«Хватит кошмарить бизнес!», или Гильотина для «лоточницы». Айдас Сабаляускас

год и каждый раз с приходом осени и с последним опавшим с рабочего стола листком бумаги в Ирине Варфоломеевне, просыпаясь, разыгрывалась тоска-печаль и внутри начинало что-то умирать. Умирало долго, занудно и тягомотно, в мучениях и судорогах, пока сама женщина, не моргнув глазом, из окна созерцала облетающие багряные клёны, жёлтые и грязно-коричневые тополя и замусоренные природной листвой дорожки. Тосковало-печалилось и умирало ровно так, как много столетий назад это происходило внутри римского философа-стоика Сенеки: великие толпами подмигивали Ирине Варфоломеевне из глубин прошлого, но осенью настырней и напористей других, словно вампир, усердствовал, не материализуясь, именно Сенека.

      С наступлением выходных женщина заново осознавала, как глупо строить планы на всю жизнь, не будучи госпожой даже завтрашнего дня. Но, как натура деятельная и как финработник высшего разряда, мастрячила не только планы, но и синтетические таблицы вкупе с аналитическими. Её регулярно посещали, а потому и беспокоили разрывы: массовые и кассовые – всякие неприятности могли случиться в любую минуту, из-под полы и невзначай, ведь от сумы и тюрьмы не зарекайся, особенно если постоянно ходишь по лезвию бритвы. Вот, к примеру, и розы вяли от мороза, и тюльпаны имели шанс вынырнуть у самого носа финработника, словно из ниоткуда, даже в предельно студёную пору, к которой – слава всем Богам! – сегодня ещё есть время подготовиться.

      Ирина Варфоломеевна трудилась профессиональным бухгалтером и финдиректором в малой строительной компании с многомиллиардным годовым оборотом, была талантливым самородком с гарантированным денежным потоком по расчётным счетам: втекло-вытекло, втекло-вытекло и ничего не осталось. Как своими пятью пальцами, владела экселем и 1С, дальше этого её познания в цифровых технологиях не заходили: работала преимущественно с бумагой – до сих пор надобности в пересечении красной «цифровой линии» не стрясалось. Впрочем, на всю жизнь запомнился ей один случай: как-то, проезжая мимо станции, с неё слетела шляпа. И всего-то разок слетела, но впечатлило так, что в память раскалённым клеймом впечаталось, почернело и затвердело: не высовывай по самые плечи лоб в открытое доброхотом окно набирающего скорость поезда. Голова осталась на шее и при делах: пролетевший мимо фонарный столб оторвать её не успел – прихватил, взяв в подельники ветер, лишь модную шляпку забальзаковского возраста, в которой была припрятана крохотная флешка и писулька с адресами, паролями, явками и номерами офшорных, не только панамских, счетов всемирно-великого виолончелиста Ролдугина. Последний не особо расстроился. Вернее, не заморочился ни на миг, ибо у него всё было не только в ажуре, но и в дубле, а о существовании Ирины Варфоломеевны блистательный музыкант не ведал ни сном, ни духом.

      «Вот-вот придут Облонские! Они обещали, хотя и не мне», – лениво подплыв к окну и потянувшись, словно перед сном, подумала женщина, попутно озирая свою старую, видавшую виды малогабаритную хрущёвку. Но Облонские, как обычно, не явились, ибо мозги семейки были заняты другим: в их доме всё смешалось, и потратить время законных выходных они собрались на генеральную уборку своего жилища.

      *****

      Воззрившись сейчас в потолок и разглядывая в высях воображаемые образы четы Облонских, Ирина Варфоломевна вдруг осознала, что перед её взором предстала вовсе не супружеская пара, а контуры двух странных существ, облачённых в античные туники и тоги. У одного из них на сгибе локтя болтался пурпурный плащ. Женщина зажмурила глаза, разогнала пагубные иллюзии и вернулась в реальность.

      «Не слишком ли я увлеклась чтением книг по древнеримской истории?» – подумала она, но, раз уж вспомнила о фолиантах, с томлением и истомой потянулась к лежавшей на подоконнике массивной монографии, купленной по случаю лет десять, а то и пятнадцать тому назад в книжном магазине на Новом Арбате то ли ею самой, то ли подругой её детства, живущей в соседнем дворе, то ли ещё не пойми кем: недругом или доброхотом. Впрочем, явных врагов за свою сознательную и рефлективную жизнь женщина не нажила, а подержать гроссбух в руках всегда приятно (как кошке – доброе слово), пусть и почитать удавалось лишь наскоками и наездами.

      На миг между прошлым и будущим женщина задумалась, с чего начинается Родина, римская, имперская, не своя. Однако, нет, ничуть не бывало, и своя тоже, родная, посконная, кровная, но только в части имперскости. Впрочем, опять нет, не только, хотя и особливо. Нащупанный томик-не букварь в красном переплете без цветных картинок тут же позвал к пурпуру, багрянцу и двойному слою шоколада, одновременно рождая мысли о неге, небе, вечном счастье, геройстве, о дерзновениях, путешествиях во времени и о райском упоительном блаженстве. Миг между прошлым и будущим назывался жизнью. Ирина Варфоломеевна жила вечно, как и все иные смертные. Разве ж кто живёт краткосрочно? Ни один человек ни за какие коврижки помирать не согласится, если только он не суицидник.

      Женщина с фолиантом в руках сделала пару шагов прочь от окна, потом снова к нему вернулась, и грусть-тоска пошла по восходящей: траектория взлёта. Вспомнилось, что кредитор её малой строительной компании, банкир и директор регионального филиала неподвластного времени «Вечного банка», уже пару недель, как подрабатывал