В ночном море. Иван Бунин

ки, полные народа, – они то высоко взлетали на волне, то глубоко падали, исчезали в темноте под бортом. А дельфино-подобную тушу парохода упруго, точно на резине, валило то в одну, то в другую сторону… Наконец стало стихать.

      Очень прямой, с прямыми плечами господин, поднявшийся на палубу в числе последних, подал возле рубки первого класса свой билет и сак лакею и, узнав, что мест в каютах нет, пошел на корму. Тут было темно, стояло несколько полотняных кресел, и только в одном из них чернела фигура полулежащего под пледом человека. Новый пассажир выбрал себе кресло в нескольких шагах от него. Кресло было низкое, и, когда он сел, парусина натянулась и образовала очень удобный и приятный уют. Пароход поднимало и опускало, медленно сносило, поворачивало течением. Дул мягкий ветерок южной летней ночи, слабо пахнущий морем. Ночь, по-летнему простая и мирная, с чистим небом в мелких скромных звездах, давала темноту мягкую, прозрачную. Далекие огни были бледны и потому, что час был поздний, казались сонными. Вскоре на пароходе и совсем все пришло в порядок, послышались уже спокойные командные голоса, загремела якорная цепь… Потом корма задрожала, зашумела винтами и водой. Низко и плоско рассыпанные на далеком берегу огни поплыли назад. Качать перестало…

      Можно было подумать, что оба пассажира спят, так неподвижно лежали они в своих креслах. Но нет, они не спали, они пристально смотрели сквозь сумрак друг на друга. И наконец первый, тот, у которого ноги были покрыты пледом, просто и спокойно спросил:

      – Вы тоже в Крым?

      И второй, с прямыми плечами, не спеша ответил ему тем же топом:

      – Да, в Крым и дальше. Побуду в Алупке, потом в Гагры.

      – Я вас сразу узнал, – сказал первый.

      – И я вас узнал и тоже сразу, – ответил второй.

      – Очень странная и неожиданная встреча.

      – Как нельзя более.

      – Собственно, я не то, что узнал вас, а у меня как будто уже заранее таилось такое чувство, что вы почему-то должны появиться, так что и узнавать было не нужно.

      – Совершенно то же самое испытал и я.

      – Да? Очень странно. Как тут не сказать, что в жизни все-таки бывают минуты – ну, необыкновенные, что ли? Жизнь, может быть, не так уж проста, как кажется.

      – Может быть. Но ведь может быть и другое: то, что мы с вами просто вообразили сию минуту эти чувства нашего якобы предвидения.

      – Может быть. Да, весьма возможно. Даже скорее всего, что так.

      – Ну вот видите. Мы умствуем, а жизнь, может быть, очень проста. Просто похожа на ту свалку, которая была сейчас возле трапа. Куда эти дураки так спешили, давя друг друга?

      И собеседники немного помолчали. Потом снова заговорили.

      – Сколько мы с вами не видались? Двадцать три года? – спросил первый пассажир, тот, что лежал под пледом.

      – Да, почти так, – ответил второй. – Осенью будет ровно двадцать три. Нам с вами это очень легко подсчитать. Почти четверть века.

      – Большой срок. Целая жизнь. То есть я хочу сказать, что обе наши жизни почти уже кончены.