Наследство последнего императора. 1-я книга (II). Николай Волынский

помог Бусяцкому подняться на ноги. Тот, сев на лавку, вытер ладонью лоб и размазал кровь еще больше. Оглядев всех, кто был в избе, Бусяцкий неторопливо проговорил:

      – Ты должен понимать, Константин: Екатеринбург не проедешь.

      Яковлев молча курил свою трубку. Потом подошел к печке и аккуратно выколотил в нее пепел. Поправил ремень и портупею. Вынул из кармана френча сложенный вчетверо лист и протянул Бусяцкому:

      – Читай! Вслух!

      Тот, шевеля губами, попытался прочесть.

      – Лампу ему! – приказал комиссар. – Павел Митрофанович, посветите!

      Матрос взял со стола керосиновую лампу-«молнию» и поднес к Бусяцкому.

      Тот медленно прочел вслух:

      «Настоящим все воинские части и соединения Красной Армии, а также Красной гвардии и рабоче-крестьянского ополчения обязаны по пути следования уполномоченного ВЦИК и СНК Яковлева В. В. при не-об-хо-ди-мости пере-под-чи-нять-ся указанному уполномоченному…», – он замолчал.

      – Ты подписи, подписи читай! – приказал матрос Гончарюк.

      – «Председатель исполкома Уралсовета Белобородов, члены исполкома Сафаров и… Голощёкин!» – с нескрываемым удивлением прочел Бусяцкий.

      Яковлев отобрал у него документ.

      – Это что, по-твоему? – спросил он.

      Бусяцкий медленно покачал головой.

      – Не знаю… – мрачно сказал он. – Непонятно…

      – Разрешите, товарищ комиссар, – вмешался Чудинов. – Пора! Предлагаю: Бусяцкого, как изменника и врага советской власти, расстрелять немедленно, людей его разоружить и распустить!

      Бусяцкого охватила мелкая дрожь. Он приподнялся со скамьи.

      – Сидеть! – приказал матрос Гончарюк, пристукнув рукояткой маузера Бусяцкого по спине. Тот опустился на место.

      – Одевайся! – велел Яковлев.

      Тот медленно натянул на себя синие галифе и солдатскую гимнастерку.

      – И сапоги тоже! – бросил Гончарюк. – И шинель возьми.

      Бусяцкий перевел дух: раз приказывают взять шинель и обуться, то расстреливать сразу не будут: зачем же обувать приговорённого? Чтоб через минуту стаскивать с него сапоги? А сапоги у Бусяцкого замечательные – офицерские, юфтевые, с зеркальными голенищами и со шпорами, которые на каждом шагу позванивали, словно колокольчики.

      – Что ты решил со мной? – спросил одетый Бусяцкий.

      – С тобой – согласно революционному правосознанию и принципам советской власти, – ответил Яковлев. – Выходи!

      Они вышли на крыльцо. Люди Бусяцкого сгрудились около костра, окруженные бойцами Яковлева, под дулами винтовок и прицелом пулемета. Некоторые подняли руки вверх, да так и держали. В окнах домов были темно, но все равно было видно, как местные, припав к маленьким окошкам, пытаются рассмотреть, что творится на улице.

      – Товарищи! Кто хочет, может руки опустить. А кто не хочет – пусть держит… – усмехнувшись, предложил комиссар. – Вот что: здесь у нас обнаружилось некоторое недоразумение.