Архив 2. Четвертый элемент, Зерна. Юрген Байконур

которой рассматривалось как не терпящее отлагательств. Заключалась она в том, что огромное количество детей, подростков и юношей основательно подсели на марафет. Массовое употребление наркотиков превращало обделённых бытовых и семейным уютом детей в жестоких беспредельных и непредсказуемых преступников. Плюс к этому беспризорная среда образовала гигантский рынок сбыта кокаина.

      Поэтому в силу вышеуказанной причины поведение Свирского не рассматривалось как исключительное: кому – голос с неба, кому – ожившие покойники, а кому – медведь. Потому попавший, как решили милиционеры, в плен наркотического опьянения и вытекающих отсюда галлюцинаций Свирский был передан медикам. И можно было бы эту историю забыть. Однако был здесь один момент, заставивший Смагина обратить внимание на зафиксированный милицией инцидент.

      – Как дома? Как Маша? – спросил Смагин, знавший о жёсткой простуде Марии Сикорских, теперь уже жены Мишы Сеулина.

      – Терпимо, боремся, – так охарактеризовал ситуацию Сеулин.

      Начальник управления порылся в столе и протянул Сеулину пачку таблеток. «Всё—таки нашёл», – сказал он. Сеулин признательно кивнул, положил лекарство в карман и выразил надежду, что теперь дело пойдёт на поправку.

      Смагин вкратце проинформировал Сеулина о случае с инженером, поклонником Есенина, и затем перешёл к «медведю». Если следовать содержанию письменного и устного милицейского доклада, Гопа прохлаждался с приятелями, фактически – подельниками «на хазе» – слегка обустроенном подвальном помещении, состоявшем из двух комнат. Одна – большая, с немалой натяжкой её можно назвать столовой. Вторая – поменьше, нечто вроде чулана, где был собран всякий хлам, там же хранился небольшой запас еды – на всякий пожарный.

      Что выпивали, Гопа признал, о кокаине – ни слова. Приятели Гопы отлучились по каким-то неотложным делам, и он остался один. В углу большой комнаты за старым шкафом, где находился вход во вторую комнатушку, вдруг стало светло, словно сразу зажглось несколько электролампочек, вместо стены выросли большие деревья, похожие на сосны, и прямо на пребывающего в гордом одиночестве уркагана вышел огромный медведь.

      Гопа не протирал глаза и даже не пытался запустить в страшилище бутылкой, тарелкой или на худой конец ложкой. Он не вспомнил о лежащей в кармане остро отточенной финке. Гроза подворотен, сидевший на стуле, замер на мгновенье и затем, оттолкнувшись от него буквально каждой точкой определённой части тела, буквально взлетел в воздух, там же в воздухе развернулся, слегка коснулся ногами пола и молнией вылетел на улицу. Глотнул морозного воздуха, оглянулся, осознав, что косолапый преследователь отстал, издал победный клич: «О-па! Гопу – не возьмёшь!» – и бросился бежать, не оглядываясь. Он мчался по вечерней улице с завидной скоростью, поскальзывался, падал, быстро вставал и продолжал бег, при этом кричал, рыдал и видел в каждом встречном потенциального спасителя, в том числе и в задержавших