Избушка на краю омута. Полина Луговцова

Заглянула внутрь, будто удивляясь, что там ничего нет, и отодвинула. За это время она не проронила ни единого слова, что было для нее совершенно несвойственно. Это была другая Лариса, не та, с которой Лада распрощалась этажом ниже совсем недавно. Наконец, когда прошло не меньше часа и молчать стало невыносимо, Лада осмелилась задать вопрос, хотя и понимала, что это бессмысленно:

      – У тебя что-то случилось?

      Та вздрогнула, но не взглянула на нее. Только глаза вдруг забегали, будто не знала, что сказать. Придумывала. Потом ответила совсем невпопад:

      – Можно сегодня у тебя переночую?

      – Ладно, – от мысли, что всю ночь в ее квартире будет ЭТО, явившееся вместе с Ларисой, Ладе стало плохо, но причины для отказа она придумать не смогла.

      – Тогда можно, я спать пойду? – спросила та каким-то бесцветным голосом, по-прежнему не глядя в глаза.

      – Да, – Лада кивнула, и Лариса сразу встала и пошла в спальню покойной тети, где ночевала уже не раз. Вскоре оттуда раздался скрип кровати и шорох одеяла. Лада в ступоре продолжала стоять у окна. Уснуть ей сегодня точно не удастся.

      Вдруг Лада поняла, что Лариса пришла без ключей от квартиры. Она была в майке и спортивном трико без карманов, в руках у нее тоже ничего не было. А значит, дверь ее квартиры осталась незапертой. Вряд ли пьяный отец был в состоянии закрыть ее за ней.

      Ноги сами вынесли Ладу в подъезд. Постояла на площадке, прислушиваясь. Тихо. Лишь негромкие звуки работающих телевизоров, покашливание, детский смех проникали в подъезд из квартир. Ничего необычного. Дом жил своей жизнью. Она начала спускаться вниз, осторожно ступая, хотя была в домашних тапочках, и без того делавших шаги бесшумными. Вот и дверь Ларисиной квартиры. Так и есть, не заперта. Сквозь приоткрытую щель виден свет электрической лампочки. Лада легонько толкнула ее. Дверные петли скрипнули, как и в прошлый раз, и она напряглась, ожидая, что сейчас раздастся пьяный возглас, но все было тихо. Так тихо, что она слышала тиканье настенных часов. И звук работающего холодильника. И капающую из крана воду. Она медленно прошла по коридору и остановилась перед тремя дверными проемами. Несколько раз ей доводилось бывать здесь. Давно, когда отец Ларисы еще не уходил в длительные запои. В последний год его запой почти не прекращался. Но Лада хорошо помнила расположение комнат. Справа – кухня, такая же крошечная, как у нее. Прямо – комната Ларисы, такая же яркая и вызывающая, как сама хозяйка. В памяти всплыли детали интерьера – бордовые шторы, белый в алых розах диван, на ночь превращающийся в кровать, пурпурный ковер и аляповатые пестрые обои, как будто разноцветную краску по стенам разбрызгали. Изобилие всех оттенков красного нравилось хозяйке, но по мнению Лады, резало глаз. Слева была комната отца-алкоголика, единственное место в квартире, где она прежде никогда не была. Дверь в нее всегда была закрыта, но запах спиртного, немытого тела, нестираного белья пробивался оттуда все равно. Лариса всегда извинялась, объясняя, что отец не позволяет ей поменять его постельное