Питомец «Ледового рая». Николай Романов

перст. Ветерок шевелил листву платанов, высаженных вдоль дорожек. Душу снедало предвкушение. Не худшее чувство из тех, что существуют в жизни. И уж всяко много лучше того, что испытывает Спиря ко Ксанке, пропади она пропадом, в самом-то деле!..

      Едва Кирилл приблизился к двери Оженкова, она приглашающе распахнулась. Кирилл вошел, вытянулся, доложил по уставу:

      – Господин прапорщик, курсант Кентаринов по вашему приказанию явился!

      Оженков молча кивнул в сторону шеридана. Кирилл сел в кресло, протянул руки к виртуальной клаве и, набрав серию паролей, перевел на «до востребования» двадцать кредов со своего счета. Потом привычно просмотрел уже открытый прапором каталог предложений и сделал выбор на следующий раз:

      – Модель тринадцать-пятьдесят.

      Оженков кивнул и, достав из сейфа «шайбу», заказанную Кириллом неделю назад, сказал:

      – Странный вы парень, курсант! Там, – он кивнул в сторону окна, – их сотни, и любая ни стоила бы ни гроша.

      – Любая мне не нужна, – ответил Кирилл, стараясь, чтобы не выдать голосом предвкушение. – А подходящей не находится.

      – Уж больно вы привередливы, Кентаринов! – Прапор протянул «шайбу» на раскрытой ладони. – Разоритесь!

      – Помирать – так с музыкой, любить – так королеву!

      Эту фразу Кирилл не раз слышал от Спири. Под королевой тот, разумеется, понимал исключительно Ксанку.

      – Ну-ну! – хмыкнул прапор. – Пока есть деньги, будут и королевы.

      – Пока мы живы, деньги будут!

      Прапорщик хмыкнул:

      – Деньги будут, пока руки-ноги целы.

      – А без рук-ног и деньги не понадобятся!

      Прапор снова хмыкнул и промолчал. И правильно сделал – Кириллу сейчас не нужны были воспитательные речи. От предвкушения едва не трясло.

      Кирилл сжал «шайбу» пальцами и снял с ладони Оженкова. «Шайба» была гладкой. Будто аккумуляторная батарея от трибэшника…

      Душа тут же запела.

      – Разрешите идти?

      – Ступайте, курсант. До отбоя времени достаточно. Личный час…

      Кирилл отдал прапору честь и ринулся в сторону санблока. Дрожа от возбуждения, ворвался в раздевалку душевой, скинул одежду и, сжимая в потной ладони «шайбу», влетел в кабинку туалета. Пальцы тряслись так, что он едва не выронил гладкий кругляш. Даже на сердце похолодело – удар о пол означал бы, что два десятка кредов выброшены на ветер… Впрочем, причем тут креды? Мечта дороже денег, а несбывшаяся мечта дороже любых денег! А сбывшаяся… Сейчас… сейчас, обрезок… Запереть дверь кабинки… И воткнуть хоботок «шайбы» в штек над правым ухом…

      – Как же долго я тебя ждала, мой сладкий!

      Голос звонкий, любящий и ласковый…

      А вокруг уже не было покрытых белой глазированной плиткой стенок туалетной кабинки. И толчка с подмывалом – тоже не было.

      Вокруг был оклеенный фиолетовыми обоями будуар и мягкая белоснежная перина. И неяркий свет торшера в углу. И грива черных шелковых волос. И черное же полупрозрачное белье на белой упругой