Восхождение «…к низинам» о. Павла Флоренского. Владислав Георгиевич Дмитриев

бывало для меня не просто занятиями, а родом молитвы. Поэтому тут термин "практический", "теоретически" как-то мало идут. Но, конечно, некоторых сторон "практики" до сих пор было сравнительно мало, и это отчасти от моей слабости, отчасти от сознания своей неготовности, но в ближайшем будущем я надеюсь устранить такую недостачу. Удастся ли? Как? – Поживем – увидим. Надеяться на "да" мне можно, помимо некоторых внутренних причин, ещё потому, что за последний год или два я встретил ряд людей, о которых мечтал, и которые реализуют грезы. Ведь я большой мечтатель и вечно живу среди облаков, но теперь облака сгустились в живых людей – тем лучше. Знаю, что важным "взрослым" мы кажемся и будем казаться смешными маленькими детьми, на вопросы которых можно только отвечать, "узнаете после", и на которых нельзя даже чересчур сердиться, потому что они слишком наивны; знаю, что для медиков мы – "психозы". Даже дома, несмотря на всю любовь ко мне, на меня /других там не знаю/ смотрят как на "завирающегося" /по выражению детей/ и, желая оправдать в своих глазах, говорят, что "это всё "не серьёзно, а "так", забава и т.д.». Вот такую полную характеристику он дал сам себе.

      Поступление в Духовную академию осенью 1904 года сменило вектор его интересов от физико-математической деятельности к религиозно-гуманитарной. Казалось, всю оставшуюся жизнь, он будет связан с религией и решением в основном философских и гуманитарных вопросов.

      Его судьба развивалась стремительно. После окончания в 1908 году Духовной академии он напишет фундаментальный труд «Столп и утверждение истины», который сделает его широко известным и выдвинет в разряд выдающихся философов своего времени. Преподавание в Духовной академии он совмещал с редакторской работой и широкой интеллектуальной деятельностью.

      Успехи его были результатом не стечения обстоятельств, а исключительного трудолюбия и силы воли. Вот что писал о нем его друг и известный философ С.Н. Булгаков: «Извне он был скорее нежного и хрупкого сложения, однако обладал большой выносливостью и трудоспособностью, отчасти достигнутой и огромной аскетической тренировкой … обычно он проводил ночи за работой, отходя ко сну лишь в 3–4 часа пополуночи, но при этом сохраняя всю свежесть ума в течение дня, и то же можно сказать и об его пищевом режиме. И все это было в нем не только голосом его духовной стихии, но и делом железной воли и самообладания. Слабый от природы, в те годы, когда я знал о нем, он, насколько я помню, вообще никогда не болел, ведя жизнь, исполненную аскетических лишений. … Вообще, самое основное впечатление от о. Павла было силы, себя знающей и собою владеющей» [6].

      Булгаков, наблюдая близко в течение многих лет Павла Флоренского, хорошо понимал его основные черты, поэтому описание им Флоренского как ученого даёт полное представление о нем:

      «В научном облике о. Павла всегда поражало полное овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма, а по широте своих научных интересов он является редким и исключительным полигистром,