Москвичи. Дмитрий Горчев

исчезли, так что к моменту собеседования я ничего не жрал уже дня два.

      И тогда в приступе вдохновения рассказал я ему про давилонскую баржу из третьего тома Николая Носова. Ну и был мгновенно принят на работу. Занял под это дело у кого-то тысячу тенге и купил десяток яиц и бутылку водки.

      Узнал потом множество ненужных английских слов: брокадилаз, андерайтинг, деривативз, фьючерз.

      А потом однажды солнечным осенним днём, уволившись навсегда из другой уже конторы, прайс, кажется, вотерхаус она называлась, выкинул в мусорный бак ошейник и с облегчением забыл про всё то, что эти слова могли бы означать.

      Мохаммед

      Хозяином нашей алма-атинской американской конторы был некто Мохаммед Фатуречи. По происхождению он был, кажется, сириец, но давно это дело забросил: закончил Оксфорд, не то Кембридж и навсегда обосновался в Соединённых Штатах Америки.

      Был он мужчина чрезвычайно благородной внешности с нестерпимо пронзительными глазами и в идеально дорогом костюме. Ровно ничего мусульманского в нём не было: в то время это было не принято.

      Наш офис он посещал нечасто: раз где-то в полгода – у него было множество филиалов по всему свету.

      В один из своих приездов он однажды уселся в кабинете проджект-менеджера и стал вызывать к себе по очереди всех сотрудников проекта: и местных, и экспатов, то есть коренных американцев.

      Соседки по моему кабинету переводчицы Света, Лена и Наташа вернулись после беседы с Мохаммедом какие-то непонятные, но на мой вопрос о том, что же там, в этом кабинете, собственно, происходит, отвечать отказались. «Сам узнаешь», – сказали. «Неужели всех ебут?» – подумал я с ужасом, но мысль эту отмёл как неосуществимую на практике.

      Тут дошла и моя очередь. Мохаммед очень благожелательно сидел в кресле, на столе стояла тарелка с печеньками. «Угощайся», – предложил Мохаммед. Я вежливо взял печеньку и откусил.

      «Ну что, Дима, – спросил меня Мохаммед задушевно (а глаза, блядь, злые), – как тебе нравится работать в нашей команде („тим“ по-английски)?» «Очень нравится! – ответил я искренне. – И люди все прекрасные, и цель у нас благородная: развить наконец рынок ценных бумаг в Казахстане, да и вообще!»

      Мохаммед посмотрел на меня очень проницательно (кажется, не поверил), тоже взял печеньку. «А вот скажи, Дима, как ты думаешь – может быть, есть в нашей команде такие люди, которые, сами того не понимая, не дают нашей команде стать ещё лучше? Нет! Мы не будем их наказывать, увольнять – мы просто должны им подсказать, помочь…»

      И тут я мысленно хлопнул себя по ляжке. Офисный человек с очень-очень хорошим жалованием совершает все человеческие действия только мысленно: расхохотаться в лицо, дать в морду, послать нахуй – всё это мысленно. Слишком уж хорошая зарплата и очень уж непыльная работа.

      Ну так да. Я вдруг понял, кого же мне так мучительно напомнил этот многомиллионный американский сириец: да нашего армейского особиста!

      Да и ладно. А Мохаммеду я тогда показал свой любимый фокус, то есть идиотского дебила, который вообще не понимает,