Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского. Владислав Бахревский

с собой Васеньку.

      Все просто, естественно. Никаких тебе пророчеств, но судьба сама загадывает наперед, сама стучится в дверь.

      Индюк Покровский, выказывая дамам ученость и дар искусного декламатора, читает над шестилетним Жуковским «Избрание стихотворца». Где же знать педагогу – он приветствует славу русского романтизма.

      Забирая Васеньку в Сальково, Екатерина Афанасьевна не ведает, чему быть из ее привязанности к сводному братцу.

      Утро. Андрей Иванович уехал с управляющим глядеть поля, и Екатерина Афанасьевна завтракает с Васенькой в беседке. Вокруг цветник, из сада посвисты иволги. Екатерина Афанасьевна любуется Васенькой.

      Забавный хомячок изросся. Теперь сей мальчик пригоден в пажи хоть для самой Екатерины Великой. Тонок в талии, плечи держит развернуто. Черные кудри по плечам. Глаза карие, в них ум и радость. Ресницы на половину лица. Брови – дамам смерть – черные, шелковые, самим Господом нарисованные. А над бровями – чело. Свет и высота. Лицо смуглое, но кажется белым. Должно быть, из-за нежности румянца.

      – Ты прямо ангел утра! – смеется Екатерина Афанасьевна. – Я исскучалась по русскому лету. Своди меня в мир чудес.

      Васенька тотчас вскакивает, подает сводной сестре маленькую, но удивительно сильную руку и бежит.

      Екатерине Афанасьевне приходится поспевать за проказником. Бегут с пригорка в травы. Травы высокие, влажные. Загадочные цветы липучки истекают багряным медом. От жаркого запаха кашки кружится голова, а в ребристых крошечных чашах манжетки огромные бриллианты, веющие прохладой. Над кашками бирюзовые стрелочки стрекоз, на цветах изумрудные июньские жуки.

      – Васенька! Васенька! Я упаду!

      Не внемлет. Они вбегают в березовую рощу и запинаются на мгновение перед поляной незабудок.

      – Это – чудо! – соглашается Екатерина Афанасьевна, но вожатый еще крепче сжимает ее руку и, не смея ступать по цветам, ведет краем поляны, между берез, между черноголовых, на высоких ножках, подберезовиков и – быстрый взгляд, палец к губам: молчи!

      Екатерина Афанасьевна не понимает, крутит головою: ах! Среди колосящейся высокой травы живое сокровище: золотое, алое, иссине-черное.

      – Кто это?!

      – Фазан.

      – Но откуда ты знал о фазанах? Ты в Салькове впервой!

      Вася даже не улыбается, и Екатерина Афанасьевна роняет не без испуга:

      – Ты – необычный мальчик! Ты сам – чудо. Васенька, милый, оставайся таким же добрым, каков ты у нас теперь.

      И замирает, глядит испуганно, загадочно. Она уже поняла, что беременна. Она любит то, что в ней, и, помня Наталью, холодеет от ужаса.

      А холодеть-то следовало бы Васеньке.

      В то утро он спросил Екатерину Афанасьевну о самом для себя мучительном.

      – Моя бабушка – Мария Григорьевна, но кто моя мама?

      И Екатерина Афанасьевна не смогла ни солгать, ни промолчать.

      – Сальха. Елизавета Дементьевна.

      – Я знал! Я знал! – закричал Васенька. Хлынувшие слезы потянули его к земле, поставили