Экипаж лейтенанта Родина. Сергей Дышев

ума дело, взял лопату, разрешив таким образом внутренние метания.

      А Иван, пока еще говорил командир, как «покупатель», уже приценивался и пытался угадать, кто из этих добрых молодцев станет механиком-водителем их гвардейского экипажа. За пятнадцать месяцев войны командир взвода Родин поменял три танка, два раза горел, ранен был и контужен, но влегкую. И, быстро возвратившись в строй, в свой неизменный экипаж, что тоже было чудом, продолжал воевать. Взводные на фронте – расходный материал, и если в первом бою не убили зеленого летёху, считай, повезло, а если судьба отмерила ещё месяц, три, полгода и еще столько же, значит, это было где-то сверху и кем-то предписано…

      Бывалый фронтовик Иван Родин в свои 25 лет порой чувствовал себя 40-летним, получил на грудь медаль «За отвагу», орден Красной Звезды, а сотни тысяч ребят остались в братских могилах, безвестные, без наград и почестей. После сражения под Прохоровкой он подумал: переплавить бы фашистские «тигры» и «фердинанды» и отлить из них солдатские медали и живым, и мертвым…

      «Что ж вы, братцы, встали не по росту!» – подумал Иван, в мирном прошлом – спорторг класса и лучший нападающий футбольной команды школы.

      На правом фланге стоял худой невысокий парнишка, комбинезон сидел, как пиджак на пугале, явно не по размеру. Голова выбрита под ноль, пилотка – на ушах, глазенки черные горят, старательно выпячивает грудь, кулачки – по швам. «Курносый защитник Родины из 8-А», – подумал Иван, дал ему кличку «недокормыш» и на глаз определил в радисты-пулеметчики.

      Второй боец был на голову выше, в плечах – удалая ширь, лет 20–25, и с первого взгляда Иван понял, что это фронтовик, явно после госпиталя, рожа с хитринкой, руки – лопаты, вид простоватый, но цену себе знает. Этот траки таскать будет, как пулеметные ленты. Вот такого бы в механики-водители…

      Третий был толстячок-узбек лет тридцати. Он смотрел отрешенно, и, видно, еще недавно на родной земле что-то ковал или собирал урожай для фронта и Победы. А дух полевой кухни, наверное, будоражил воспоминания об очаге под казаном с божественным, цвета червонного золота пловом (такой готовил дважды в год по каким-то своим праздникам в их московском дворике сосед Сулейман). «Вряд ли механик-водитель, скорей заряжающий, да и хватит одного упитанного на экипаж», – подумал Иван, имея в виду Сидорского. Кирюху после умятого в танке доппайка экипаж всякий раз предупреждал: смотри, Кир, из люка не вылезешь!

      Одного взгляда на оплавленное огнем, без ресниц, с бордовым глянцем лицо четвертого бойца было достаточно, чтобы понять: чудом уцелел мужик, вернулся из огненного ада. И сколько лет ему, двадцать пять или сорок…

      – Где воевал, братишка? – спросил Родин.

      – В Сталинграде.

      – А специальность какая?

      – Башенный.

      Ротный, перескочивший уже на свой конек о товарищеской взаимопомощи – «сам погибай, а друга выручай» – метнул взгляд на Ивана. Тот умолк и больше не рисковал со своими вопросами к пополнению. Он разом потерял интерес к остальным