Лайфхакер. Эрнесто Дуган

ко мне Глеба Борисовича, торопливо захлопнув ежедневник, я спрятал его в недрах рюкзака.

      – Здравствуй Николай, что читаешь?

      – А нудная книга, но для школы нужно. – Солгал я.

      – Если книга не нравиться ее всегда можно отложить в сторону и больше не читать, – ухмыльнулся он. – Мне показалось, я покраснел, щеки, словно превратились в два обогревателя.

      – Николай, хотите прогуляться?

      – Почему нет, планы у меня сегодня сорвались, так что я свободен

      – Я смотрю, вы недовольны сорванным планам. Все играете с жизнью в ожидания, впрочем, человек так устроен, пока сам лбом ни столкнется со сложностью, пока ни узрит все ее величие, и неприступность словам не поверит. В этом, конечно, есть рациональное зерно, ведь теория становится практикой только после того, как то, о чем говорилось, случилось с вами. Люди с опытом бывает, упоминают о трудностях, напоминая тех, кто прошел по трудному пути и, возвращаясь назад, предупреждает путников об опасности, но им никто не верит. Да, я согласен нужно все познавать на опыте, но на первых порах, можно заимствовать. Необходимо это лишь для того чтобы поступить так как поступает заблудившийся в лесу – забраться на доступное дерево выискивая удобный путь из лесу. Увидев куда идти, вы благополучно забываете о дереве.

      Я не против заимствования, но только на время, как только вы переросли взгляды, бросайте их так постепенно из калейдоскопа обрывочков чужих взглядов родиться временный пазл, а потом и вовсе вы найдете свой путь, возвышаясь над системой. Разумеется, все подражатели, будут считать вас говном, плывущим по течению, диванным бездельником, но вам будет уже наплевать на их мнение.

      Углубившись в спальный район, мы направились к высокому красному дому расположенному неподалеку от пустыря, на котором когда то хотели строить спортивную площадку, для соревнований. Но смена орденов с предшествующей ей противостоянием сторонников реформ и ревнителей установленных традиций остановила стройку, и теперь там остались недостроенные ржавые остовы как скелет левиафана обреченного на смерть в утробе.

      Утреннее солнце подсвечивали выщербленные бетонные нагромождения успевшие порасти лишайником и покрыться сложной сетью трещин. Узкий тротуар вдоль спортивной улицы привел нас к деревянному кое-как сбитому заграждению, окружавшему заброшенной здание. Пройдя вдоль вкривь и вкось прибитых досок заграждения, Глеб Борисович задел одну ему известную доску отворив проход, прямо как в старых добрых комедиях.

      Ступая по запыленным ступеням покинутого людьми здания, я с любопытством прислушивался к эху, разносящемуся под сводами мертвого строения, творения человеческого ума и рук, лишенного души, духа создателей. На чердак вел проржавевший люк, подпёртый гнилой палкой. Из чердака мы вышли на крышу, здесь стояла изорванное кресло и лишившийся лоска полироли стул.

      – Откуда здесь кресло? – Изумился я.

      – Я притащил, – расплылся в улыбке Глеб Борисович. –