Соколиный остров. Александр Владимирович Токарев

Луна выглянула из-за черного ельника в каком-то красноватом ореоле. Ее нездоровый неоново-бледный свет, дающий резкие тени от одиноких сосен на поляне, унылый крик ночной птицы, монотонное бормотание речных струй наводят какую-то сладкую и бесконечную, как Вселенная, тоску, в которой скрыт давний страх слабого человека перед ночной темнотой, где бесшумно крадется невидимый зверь, враг, подступают болезни. Но Час Быка еще не наступил. Его время перед рассветом. Тогда и всхлипывают в последнем судорожном вздохе отходящие, мечутся в бреду раненые и тяжело больные.

      Этот опасный и древний настрой ночи невольно передался нам.

      – Генка, не спишь? – спрашиваю, чтобы стряхнуть наваждение.

      – Не-е-т, – почему-то встревоженно отвечает приятель. – А что?

      – Да так…

      Мы, молча, лежим и вслушиваемся в ночные звуки. Наверное, не случайно тревожилось нам. Поблизости кто-то был. Обостренным слухом мы это ощущали все время, но хлопотами с чаем, рубкой дров, громкими разговорами словно бы гнали ЭТО и успокаивали себя одновременно, стыдясь признаться друг другу в обычном страхе. Сейчас, когда мы просто лежали и молчали, присутствие неведомой опасности явственно выдавали какие-то долгие вздохи, хруст сухой ветки, тихие шаги в черноте сырого леса.

      Генка неожиданно вскочил и потянулся к топору.

      – Ты чего?! – спрашиваю, привстав.

      – Белое… Там белое! Оно идет к нам! – каким-то незнакомым металлическим голосом медленно произнес Генка. Его остекленевшие глаза в свете костра стали красными, словно у взбешенного сиамского кота.

      Я почувствовал, как в животе что-то оторвалось и стало холодно. Особенный ужас у меня вдруг вызвали красные выкаченные глаза приятеля, его крючковатый нос, чужой голос и вставшие дыбом волосы. Генка медленно отступал к костру, и я, проследив за его взглядом, действительно увидел что-то белесое и бесформенное, надвигающееся на нас. И тут, раскалывая ночь, где-то совсем рядом страшно и протяжно завыл волк. Этот взлетающий к небу звериный вопль неизбывной тоски начинался с низких всхлипывающих звуков и переходил в тонкий вой.

      Генка как-то странно подпрыгнул, и мне показалось, что он улетает. Я зачарованно смотрел на него и почему-то ждал, что за его спиной вот-вот откроются перепончатые кожаные крылья. Но Генка просто упал в костер, задымился и, залопотав что-то быстрое и неразборчивое, в один миг очутился на ближайшей сосне. Луна пристально глядела ему вслед.

      Я уже устал от этого долгого ужаса и начал думать. Чего-чего, думать-то я умел и всегда гордился своим умением трезво оценивать обстановку.

      – Гена, волки не могут сейчас выть. Просто не могут, не сезон, – подчеркнуто спокойно сказал я, обращаясь к приятелю, оседлавшему толстый сук.

      – Чего ж ты тогда на дерево-то влез? – дрожащим голосом съязвил Генка.

      Тут только я заметил, что сижу на очень тонкой молодой сосне, которая раскачивалась от каждого моего движения, как маятник метронома. В наступившей нехорошей тишине вдруг раздался громкий взрыв