Росстани. Алексей Брагин

горошины.

      – Сам додумался? – Даня глядит на Льва; тот, опустив голову, морща лоб, нос и верхнюю губу для удержания спадающих очков – на барахтающуюся и царапающую коготочками цинковые стены мышь.

      – Угу…

      – Ты же педиатр.

      – М-гм…

      – Мюллер ты.

      – М-гм…

      По Советской, приближаясь к больнице, нарастает вой сирены.

      – Г-г-ы! Во, вишь, тебе, серый, уже кто-то и «скорую» вызвал! – Весело жмуря глаза на мыша, Лева зафыркал, двумя руками придерживая очки.

      Данила коротко матюгается, с силой ввинчивает по часовой стрелке указательный палец в висок сопротивляющегося Левки, торопливо направляется к выходу, прихватывает со стола и сует целиком в рот печенюшку.

      Сирена со вздохом смолкает в больничном дворе.

      Руки у Вейко растут, откуда надо. Чтобы сосуды, питающие эти золотые руки, были всегда наполнены кровью, напоминающей не только по виду, но и обязательно по составу густую вонючую дешевую сногсшибательную «портягу», Вейко и готов, и способен всего за несколько часов сварганить любую мебельную единицу от табуретки до книжного шкафа из непонятно откуда взятого им материала.

      Мебель у Вейко выходит плотная и не без привлекательности. Похожих экземпляров у Вейко не бывает. Своей мебели у Вейко нет. Инструмента у Вейко нету тоже. Говорит Вейко всегда много и охотно. О чем он говорит, никто не понимает.

      Человек-праздник. И для себя. И для других.

      Наверное, у него живет Царевна-Лягушка.

      Вейко привезли мертвого. В ледяной скорлупе. Пока тащат на руках в реанимационную палату маленького худенького мужичка, пыхтящая полногрудая розовощекая фельдшерица рассказывает Даниле Борисовичу:

      – Из колодца его вытащили. Пошел, видать, водички с похмелья хлебнуть. Хлебанул. Алконавт. Там у них, у колодца, скользятина, в наледи все, почистить-то некому. Алкаши. Ну, и бултыхнулся. Топориком. Хорошо, не глубокий колодец. Хорошо, сосед мимо проходил. Пока подбежал, пока помощи позвал, пока другие подбежали – за торчащие над водой ноги минут через пять-десять только вытащили, – глянула в Вейкино лицо, когда донесли и положили его на пол. – Не-а. Мертвяк.

      – Людмила Васильевна, Тоню сюда, срочно! – Даня, упав на колени, уже разрывает одежду на груди у Вейко.

      – Да поняла уже. – Нехотя, бочком, приставными шагами, продолжая любопытствовать, фельдшер запереваливалась к выходу из палаты.

      Качая неподатливую грудную клетку, Данила бросает взгляды на лицо пациента. Изгибы застывших в восторженном, веселом недоумении Вейкиных бровей и полуоткрытых губ как бы восклицают – во, бля, ебанулся!

      – Готовь все для прямого! – Это вбежавшей Тоне.

      – Помочь, Борисыч? – Это Валера, Валерий Юльевич, главный на N-ский район и единственный на районную больницу хирург, появился в дверном проеме. За короткий срок совместного труда Даня с Валерой без труда научились уважать друг друга и помогать друг другу.

      – А то!

      Сердце наполнено