Лейб-гвардии майор. Дмитрий Дашко

сквозь все кордоны. М-да, ситуация не из приятных. Меня и Карла пан не знает, а вот Михая вполне мог запомнить, даже наверняка запомнил. Если не спустимся, не удивлюсь, если Потоцкий явится лично приглашать курляндских дворян отпраздновать его возвращение. Хочешь – не хочешь, а надо идти, садиться за стол и делать вид, что радуешься благополучному исходу, а Михай с гренадерами пускай запрутся в комнате и «не отсвечивают».

      Я попросил Карла одеться, выйти первым и разведать обстановку, а сам остался, чтобы проинструктировать остальных. Приказ «И носу не выказывать из комнаты» не вызвал у них пререканий.

      – Да всегда пожалуйста, – пожал плечами Чижиков. – Будем сидеть как мыши.

      – Токмо винца попросите кувшинчик принести. Все равно Потоцкий платит, – усмехнулся Михайлов.

      – Ага, может, еще и девах поразбитнее пригласить? – не удержался я от колкости.

      – Отчего не пригласить, – подкрутил ус Михайлов. – Я б не отказался. Моя благоверная далече и ничего не узнает, ежели никто не расскажет, конечно.

      Чижиков отвесил ему звонкий шлепок по макушке.

      – Ты чего? – развернулся недоумевающий Михайлов.

      – Того, – зло пояснил «дядька». – Не зарывайся, помни, что говоришь с унтер-офицером. Знай свое место, Мишка.

      – Дык я ж шуткую, – попытался оправдаться незадачливый гренадер.

      – Ты со мной шуткуй, а их благородие не трогай. Они пока милость к тебе проявляют, а то б давно зубы повыщелкали, – ощерился Чижиков.

      Он был полностью прав. Нет ничего хуже для армии, чем панибратство. Стоит чуть ослабить поводья, и ситуация станет неуправляемой. Россия столько раз это проходила: в семнадцатом году, в середине восьмидесятых и начале девяностых прошлого века.

      Карл стремительно взлетел по ступенькам и едва не сбил меня с ног.

      – Это он, наш Потоцкий, – с трудом сдерживая сбившееся дыхание, сообщил кузен.

      – Понятно, – процедил я сквозь зубы. – Хорошо, пойдем знакомиться. Врага полезно знать в лицо. Один пожаловал или с Сердецким?

      С последним мы хоть и служили в одном капральстве, но никогда не виделись.

      – Сердецкого нет, умчался к себе в имение. А у Потоцкого дела в городе, вот и колобродит. Девок каких-то на улице похватал, танцы устраивает.

      – Танцы – это хорошо. Правда, из меня танцор никудышный, – сказал я чистую правду.

      Для дискотеки мои дерганья, может, и сойдут, но вот ни польке, ни мазурке меня сроду не учили.

      – Плюнь, Дитрих. Все такие пьяные, что им будет не до того, как ты пляшешь.

      Внизу дым стоял коромыслом. Человек тридцать шляхтичей в рысьих шапках и жупанах лихо отплясывали под зажигательную музыку. Я не видел никого в европейском платье. Похоже, дворянство предпочитало национальные костюмы, и, к слову сказать, мне это было по душе. В патриотизме полякам точно не откажешь.

      Дам на всех не хватало, к тому же некоторые пытались при удобном случае сбежать из корчмы, но бдительные кавалеры не давали им такой возможности. Беглянок под общий смех возвращали, чуть ли не силком заставляли выпить