Кошачий король Гаваны. Том Кроссхилл

случилось? Я едва не задал вопрос вслух, но я уже научился не давить на нее.

      – Идем. Они хотят, чтобы мы проверили звук.

      В актовом зале два второкурсника продавали домашнюю выпечку, над головой от стены до стены тянулись цветные баннеры. Неплохо для места публичной казни.

      Латук и остальные музыканты устраивались на сцене. Когда я поздоровался, они повернулись. На лице Митча застыла усмешка, он собрался что-то сказать, но увидел Ану и со щелчком захлопнул рот.

      Врать не стану, было приятно.

      – Привет, ребята, – весело сказал Латук, словно не он всю эту кашу заварил.

      Я представил им Ану. Она их едва заметила.

      – Когда джазмены доиграют, мы на пять минут опустим занавес, – объяснил Латук. – Вы выйдете, встанете в позицию, и диджей включит вашу песню.

      Я дважды проверил пространство перед занавесом. Места предостаточно.

      Я глянул на музыкантов, собрался с духом и спросил Ану:

      – Ну что, прогоним номер?

      Она покачала головой, глядя куда-то мимо меня:

      – Где тут уборная?

      – Я покажу.

      Оказавшись в коридоре, вдали от всех, Ана остановилась и оперлась об оконную раму, словно под тяжестью груза:

      – Давай постоим тут немного.

      – Я думал, тебе надо…

      – Прости.

      Ана впервые за весь день посмотрела мне в глаза. И я увидел в ее взгляде неуверенность.

      – За что?

      – Мой отчим…

      Меня пробрала дрожь.

      – Мы похоронили его этим утром, – закончила Ана.

      Я оцепенел.

      «Ты пришла сюда с похорон?»

      Я не задал этот вопрос вслух. Не потому, что такой внимательный или вежливый. А потому, что кто-то словно насыпал льда мне за шиворот.

      Нахлынуло воспоминание о тусклом утре, когда я взял пригоршню влажной земли и бросил на гроб матери. Тем утром я не мог заставить себя говорить. Даже не мог плакать. Другие ребята, мамины ученики, плакали, а я стоял там и не мог выжать слезинки. Безжизненный, запертый в холодном тяжелом теле.

      – Соболезную, – сказал я. – Но что ты тогда вообще тут делаешь? Выступление – это ерунда. Потанцуем в другой раз.

      Ана резко повернулась ко мне:

      – Нет! – Потом уже мягче: – Нет. Мне это нужно. Когда я танцую, то могу забыть.

      – Хорошо.

      – Давай прогоним номер, – предложила она. – Прямо тут?

      Мы попытались. Ана двигалась по инерции, механически. Глядя на нее, я даже не мог вспомнить шаги.

      В общем, мы облажались. А через несколько минут облажаемся перед всей моей школой.

      – Уверена, что хочешь это сделать? – спросил я.

      – Потанцуй со мной. Пожалуйста.

      С тем же успехом она могла просто приставить мне пистолет к виску.

* * *

      – Представь нас спокойно, – попросил я Латука перед началом концерта. – Делай что хочешь, но не перегибай, ладно?

      Полчаса спустя джазмены ушли со сцены под вежливые аплодисменты. Занавес опустился. Из динамиков загремел голос Митча:

      – Дамы