Фатум. Том шестой. Форт Росс. Андрей Воронов-Оренбургский

смешила народ тут намедни у колодца: уж как он ухаживает за нею свирепо, какие подарки шлет… Как улыбается, ласково да конфузливо… Однако, наша сестра не дура, Мстислав Алексеевич…

      Катерина на секунду прервала свой запал, ловко протерев широким рушником посуду.

      – Что греха таить, тесно живем тут… Все про всех знают. Вот и отбрили ее. Знакомые радости, говорят. Ладно трещишь ты, Дунька, красно. Бог тебе судья, ври далее! Ты вот наши порядки мараешь, а мы вот поглядим, какие сама заведешь, когда платок наденешь да кольцом палец скуешь. Ты бы краше занялась чем… Кто при заботе, тому скучать некогда, а ты всё лясы точишь! А ко правде: он милый, наш лекарь. Улыбается так конфузливо, ласково. Просто прелесть, хотя и с ехидцей, так ведь кто без греха? – Охваченная горячкой болтовни и сдержанным мужским молчанием, измученная душой, хозяйка вдруг залилась румянцем и, подсев к столу, с простодушной индейской нотой задала вопрос: – Странно мне, Ванюшка, отчего на наших иконах Христос не такой красивый, как у испанцев? Видела я как-то статуи их… Там и цвета, и краски более…

      – Да ты что, мать? – Иван Александрович аж на миг потерял дар речи. – Ты ли это?.. Ты, Катерина, того! Говори, да не заговаривайся! Господь тебе не собака и не лошадь. Гляди, на синяк нарвешься! Это что же получается? У колодца поутру ты одно говоришь, да думаешь в доме, при свечах, другое…

      – Да, – жена осеклась, но тут же сладила с собою, – когда я люблю – сие одно, когда не люблю – другое. Вот за тобой последую хоть куда…

      – По любви ли? – Кусков грозой глянул в ее лицо.

      – А то как же? – жена встрепенулась птахой, костяные цукли60 в ушах испуганно трякнули.

      – А может из-за страха? Так да иль нет?

      – Да что за разговоры, Ванюша? Обидно даже слышать! Я ведь без тебя, – слезы заискрились на ее красивых темных глазах. – Я ведь без тебя не смогу, родной ты мой…

      – Ну то-то, смотри, Екатерина Прохоровна! И помни: имя у Господа и веры – великое.

      За столом вновь наступила тишина, так что было слышно, как в подполе в бутовой кладке скребется мышь.

      – Мне так за тобой спокойно, Иван Александрович. Так славно, – индианка виновато блеснула глазами, голос ее по обыкновению был лучист, прозрачен и тих.

      – Э, нет, нежности оставим на потом. Мне ни слезы твои теперь, ни кошкины подходы не по нраву. Ты меня на свою борозду не своротишь. Я тебе не какой-то телок, чтоб меня за собой водить. И так под конфуз подвела пред есаулом. Ишь, Мстислав Алексеевич, Катерина-то как багряна стала, чисто пулымя. Стыдно, поди, аль? Эт хорошо, эт полезно для бабы… А то гляди, как заголосила! Сраму развела на всю избу. Что люди скажут? Ладно, живи, добродея. Понадобишься – призову. А сейчас ступай. Ступай с Богом, да подушку более не мочи слезьми, и так сыро. Ну, а мы, друже, еще по трубке… Дело порядком решать след.

      Глава 7

      За сараями,

60

Цукли – узкие и длинные раковины морских моллюсков. Были ходким товаром в обменах с индейцами.