Лебединая песня. Ольга Арсентьева

тон, и чудесный платиновый отлив.

      Зависть, и ничего кроме зависти, твердо сказала себе Татьяна Эрнестовна, усаживаясь в кресло посередине шестого ряда партера. Обмахиваясь программкой, она медленно повела глазами по сторонам: публика вокруг приличная, респектабельная, ничего похожего на этих вульгарных девиц у зеркала. Девицам, должно быть, достались боковые места балкона четвертого яруса, откуда в лучшем случае виден крошечный кусочек противоположного конца сцены – и то если с опасностью для жизни перегнуться через барьер. Так им и надо!

      Померкли огни в большой хрустальной люстре и четырех малых, висевших по углам затянутого пыльным голубым шелком потолка. Музыкальная волна увертюры прокатилась по залу, временно поглотив все прочие театральные звуки.

      Татьяна Эрнестовна легко вздохнула и положила свою тонкую, белую, украшенную коралловым браслетом ручку на вытертый зеленый бархат подлокотника. Совсем рядом с его рукой.

      Сверху за ее маневрами наблюдали в бинокль чьи-то черные глаза.

      – Я их вижу, – сообщила Манечка соседке, передавая бинокль.

      Как и предсказывала завхоз, поймать лишний билет оказалось несложно. Без пяти семь у входа маялись по меньшей мере десять человек, не дождавшихся своих спутников или спутниц.

      Манечка почти сразу же купила билет у какой-то пожилой тетки (первый ряд второго яруса, почти самая середина), а две минуты спустя у той же самой тетки, неожиданно для себя решившей плюнуть на этого занудного Вагнера и пойти домой, приобрела оставшийся билет старшая англичанка Ирина Львовна.

      Встретившись в зале и поахав над случающимися в жизни совпадениями, Манечка с Ириной Львовной быстро пришли к соглашению. Задаваку и обманщицу Татьяну Эрнестовну следовало примерно наказать. А там видно будет.

      * * *

      Среди публики, покидающей в двенадцатом часу оперный театр через старинные, отделанные бронзой двери, большую часть, как водится, составляли женщины. Счастливицы, прибывшие в театр со своими (или чужими) мужчинами, гордо и не спеша уводили их под руку в темные городские пространства. Томные улыбки женщин и трепет их накрашенных ресниц прозрачно намекали остальным неудачницам, что кое для кого вечер только начинается. На лицах конвоируемых мужчин было написано выражение полной покорности судьбе.

      Но были замечены и исключения. Небольшая, весьма колоритная компания, одной из последних распахнувшая бронзовые двери, состояла из одного мужчины и целых трех женщин.

      Младшая из женщин, пухленькая брюнетка в короткой кроличьей шубке и вязаной шапочке с помпоном, радостно смеялась и болтала без умолку, держась за локоть их спутника, высокого красивого человека со светлыми волосами и загорелым лицом, одетого в длинный, подбитый мехом плащ. С другой стороны светловолосого, касаясь его плечом, вышагивала рослая смугловатая шатенка в прямом черном пальто и лихо сдвинутом на ухо черном берете, с сигареткой в углу тонких губ. Время от времени она вставляла свои реплики низким,