Дом за порогом. Время призраков. Диана Уинн Джонс

смотрел на нее с тем же изумлением, с каким глядел я на первых порах. Ему было видно только завесу черных волос и кончик носа. Он вежливо поклонился носу.

      – Я охотник на демонов, – сообщил он, будто это все объясняло.

      Снова затрещали ружья. Так близко, что я встал и проверил, не виден ли свет в щели входа. От выстрелов Джорис поежился.

      – А войны – это часто бывает? – спросил он.

      – Примерно в каждом шестом мире, – сказал я. – Иногда мне кажется, что Они больше всего любят играть именно в войну. А в половине других миров война или вот-вот начнется, или только что кончилась.

      Джорис кивнул. Его прямое лицо стало очень прямым.

      – А, – сказал он. – Они.

      По тому, как он это сказал, стало ясно, что он и вправду новичок в Цепях. В его голосе звучала новенькая свежая ненависть, как у Хелен, а не усталая застарелая, как у меня.

      Мы сосали карамельки, ели шоколад Джориса – по крошечке, чтобы надолго хватило, – и слушали треск выстрелов. Наблюдать за Джорисом было забавно: он все поглядывал на части лица Хелен, которые показывались, когда она раздвигала волосы, чтобы поесть, а потом отворачивался, будто пугался, что ее лицо священно, – как я поначалу.

      – Ничего-ничего, – сказал я. – Ее лицо не священно. Просто она со странностями.

      Хелен заправила волосы с одной стороны за ухо, чтобы сердито посмотреть на меня, и вздернула голову: сверху послышался шум.

      – Нам сегодня дадут поспать спокойно?

      – Да вряд ли, – сказал я. – Эти болотные никогда не спят. Всегда воюют по ночам.

      – В таком случае давайте лучше поболтаем. – И Хелен заправила за ухо волосы с другой стороны, после чего направила на Джориса всю заостренную ярость своего священного лика. – Расскажи, кто ты такой и за какой такой проступок Они тебя сослали. Потом мы расскажем о себе.

      Я сказал Хелен, что нельзя спрашивать у скитальцев, кто они такие, и упоминать о Них тоже нельзя. Но она ответила презрительным взглядом. А Джорис испуганно смотрел то на нее, то на меня, не зная, кто прав.

      – Ладно, валяй, – сказал я. – Хочешь говорить – говори. А на меня не обращай внимания. У меня на счету всего триста миров, а у нее – целых три.

      Вид у Джориса стал такой, будто он и хотел бы все рассказать, но не знает, с чего начать. Поэтому я, чтобы подтолкнуть его, сказал:

      – Я вижу, что ты в Цепях новенький. Но в твоем мире тоже говорят по-английски, правда?

      Он растерялся, но потом сказал:

      – По правде говоря, я родился в Кардсбурге, поэтому немного знаю катаякский. Но когда мне было семь, меня продали Ханам, и с тех пор я говорю по-английски…

      – Что с тобой сделали? – не понял я.

      – Продали. – Он даже удивился. – Понимаете, я раб. Разве не видно?

      – Как это может быть видно? – спросил я. – Ты меня разыгрываешь!

      А я-то считал, будто знаю толк в аристократах, подумал я.

      Его веснушчатое лицо все порозовело от волнения.

      – Это должно быть очевидно по