Прекрасное и истина. (Эмиль Шартье) Ален

учитель, которому платят не за то, чтобы он любил учеников»[341]. Что и говорить, как приведенные замечания, так и гипотетические следствия из них не слишком вдохновляют.

      À propos: в уже неоднократно цитировавшейся вводной статье из книги «Суждения», где вполне правомерно затрагиваются вопросы педагогики, поскольку преподавание было одной из важнейшей составляющих многогранной деятельности французского философа, подчеркивается, что «учтивость – вообще одно из фундаментальных понятий Алена, центральная задача его воспитательной работы»[60]. Действительно, этому аспекту взаимоотношений людей он уделял немалое внимание. Будучи, как видно, необыкновенно тонким человеком, чутко реагировавшим на такие особенности поведения окружающих, которые, вероятно, показались бы большинству людей незначительными, он, по собственному признанию, например, «…часто отмечал, что даже голос может сам по себе звучать неучтиво… Иногда одного движения плеча достаточно, чтобы сделать неучтивым самый добродетельный поступок»[182]. Нетрудно предположить, что подобная «сверхчувствительность» значительно усложняла жизнь философа. Кроме того, приведенное признание лишний раз доказывает, что Ален был явно не слишком современен и что по своему мировоззрению он был гораздо ближе к веку XVIII, с его «нормативной» учтивостью, чем к ХХ, в котором был вынужден жить и который безжалостно расставался со стеснявшими его традиционными нормами.

      И все-таки я не стал бы возводить учтивость в разряд «одного из фундаментальных понятий» философской концепции Алена (тем более что, как уже отмечалось, для разговора на основании анализа его propos о наличии таковой в традиционном смысле слова нет достаточных аргументов), поскольку в первую очередь его интересуют гораздо более фундаментальные вопросы, связанные со свободой, сомнением, памятью и т. д. Учтивость – это не более чем деталь «надстройки» над ними.

      Делать, а затем размышлять

      Как уже отмечалось, морализаторский характер сочинений Э. Шартье очевиден. В то же время философ никогда не выступал в роли назойливого и абсолютно уверенного в своей правоте ритора. Он фактически всегда лишь «информировал» читателей о своем мнении, а его более или менее явные советы никогда не носили характера жестких требований. Одним из принципов, положенных в основание рассуждений и рекомендаций философа-педагога, стало его убеждение в том, что ведущую роль в жизни, в выборе лучшего из возможных вариантов, в принятии решений и т. п. играет не размышление (как можно было бы предположить, принимая во внимание уже отмечавшийся рационализм философа-картезианца), но непосредственное и даже спонтанное делание, например: «…надо лишь сдвинуться с места любым способом, а уж тогда задуматься, куда направиться»[208].

      À propos: это суждение каким-то причудливым образом напоминает наполеоновско-ленинское «главное – ввязаться».

      Вопрос о делании – одна

60

Зенкин С. Н. Учитель здравомыслия. С. 6.