Дети Третьего рейха. Татьяна Фрейденссон

Забудь! Не похожа я на него, уверяю, хотя, честно признаться, мне было бы приятно знать, что от дяди Германа я унаследовала что-то хорошее, к примеру ум. Он же был очень толковым человеком, если бы не этот идиот Гитлер…

      – Ты считаешь Гитлера идиотом?

      Элизабет привычными жестами матерого сеятеля разбрасывает вокруг себя арахис:

      – Конечно идиотом! Мой дядя был летчиком, героем Первой мировой. Имя Геринг для народа тогда значило много. А кто такой был этот Гитлер, сама подумай! Больной бездарный идиот.

      – Насчет бездарного я с тобой бы поспорила. Взять хотя бы его ораторский талант, феноменальную память…

      – Спорь сколько угодно. Гитлер – бестолочь.

      – Сейчас… – Я лезу за айфоном в карман. – Прочитаю тебе цитату из твоего дяди: «Возможно, вы думаете, что я завидую из-за того, что Гитлер назвал своим преемником Дёница. Нелепо. Я был слишком важен, чтобы он назвал меня. Я тоже был символом Германии. Кто был Дёниц? Маленький адмирал, который мог вести переговоры о мире. Кого мог назвать Гитлер? Разумеется, не Риббентропа, которому не доверяли за границей. И не меня, своего главного современника!»¹¹

      – Ну и что добавить? – пожимает плечами Элизабет. – Он прав. Только Гитлер – идиот.

      – И еще кое-что есть, послушаешь?

      – Давай. – Элизабет щелкает языком, подзывая белок.

      Читаю: «Немцы называли его “фюрер”. Меня они называли “Герман”. Я был ближе сердцам людей, чем Гитлер, но он был великим вождем, и я полностью подписывался под его программой»*.

      Рука Элизабет с орехами зависает в воздухе:

      – Стоп-стоп-стоп! По поводу последней фразы. Это неправда. Потому что Гитлер приказал его расстрелять в апреле 1945 года. Более того, он приказал расстрелять мою тетю Эмми и кузину Эдду, которой тогда было семь лет. Тетя Эмми вспоминала, как их арестовали, – весь ужас был в том, что и ребенка арестовали тоже! Это же бред! Так что не был он согласен с Гитлером во всем, это ерунда какая-то!

      – Не забывай: эти фразы я беру из бесед с тюремными психиатрами в Нюрнберге. А на суде твой дядя предпочел забыть о том, что Гитлер хотел сделать с ним и его семьей и до последнего отстаивал честь фюрера.

      – Вот это меня и удивляло всегда.

      – Что Геринг величал себя «последним рыцарем рейха» и подчеркивал, что живет по кодексу чести?

      – Да, это его тупое донкихотство.

      Элизабет вдруг начинает громко щелкать языком: белки застывают в ожидании очередной порции арахиса. Я понимаю, что разговор окончен. По крайней мере сейчас Геринг развивать тему дяди и Гитлера не хочет. А жаль! Забавно это звучит – донкихотство Геринга. Рейхсмаршалу бы понравилось.

      После прогулки по скверу мы всей большой компанией собираемся на океан – в загородную квартиру Элизабет.

      Хозяйка кружит по дому и отдает команды прислуге и Ренцо. Операторы вяло собирают камеру и штатив, всем своим видом показывая, как они перетрудились. Минут через пятнадцать Элизабет, Ренцо, я,

11

Там же. С. 210.