Выход зубной феи. Лора Ванхорн

Напротив владений Поленко висели расписание уроков и доска почета с портретами наследников лучших семей города. Некоторые из этих выдающихся учеников окончили школу совсем без четверок. О пятерках и говорить нечего. Они были стабильные удовлетвористы, и пусть тройки ладными завитушками украшали их табели, зато ниже они никогда не падали. Нет ничего лучше надежных, устойчивых результатов!

      Была в конце коридора и еще одна дверь, чисто покрашенная, с неясным и зловещим знаком вроде черепа с костями; вела она в святая святых, красу и гордость Финогена Семеновича – учительскую уборную. В узкой с высоченными потолками комнатке на подиуме о трех мраморных ступеньках сияло японское чудо сантехники – глянцевый и гладкий, как кит, сенсорный унитаз. Адская машина была поумнее некоторых с доски почета и продавалось вместе с пухлым руководством по эксплуатации, основная мысль которого состояла в том, что дурными руками в этот апофеоз интеллектуальной техники лезть не надо. Унитаз наигрывал расслабляющую музыку, массировал остеохондроз, проверял уровень сахара и гормоны стресса, и это помимо основной нагрузки. Для учеников и не дослужившихся пока преподавателей он был легендой, ибо прикасаться к чуду полагалось только метрам и начальству. В преддверии первосентябрьского столпотворения храм гигиены щерился грозной черной табличкой с молнией и призывом не влезать.

      Тихон Гаврилович прошел весь этаж и застыл у директорского кабинета. Дверь была прикрыта, и за ней явно улавливалось чье-то осторожное присутствие: легко шуршала бумага, медленно открывались и закрывались ящики древнего, но крепкого стола из ольхи – по всему выходило, что Леонид Серафимович здесь и осваивает новое для себя место. Будущий заместитель откашлялся, громко и художественно выбил на косяке пару тактов из его любимой песни о счастье и, не дождавшись приглашения, чуть приоткрыл дверь.

      – Глубокочтимый Леонид Серафимович, как же так вышло – я здесь, а вы здесь еще раньше! – бодро крикнул Тихон во тьму комнаты. – Все, все у меня тут в тетради, и то, что я только что видел там, в коридоре! Вопиющее безобразие нас с вами постигло, господин директор, вернее, нас еще постигло, а вы уже разобрались своей многомудрой карающей рукой!! Вот, смотрите! – смелым жестом фокусника, легко превращающего вагон тушенки в дачу на Рублевке, он распахнул дверь в коридор и укоряющим перстом указал на стол, свободный от Афонькина, но не от его хобби-набора.

      Тихон точно знал: святейший Леонид Серафимович не одобряет самодеятельности и личных вещей на рабочем месте. Нарушивший святые заповеди дисциплины Вольдемар наверняка уже удостоился самого сурового наказания, а теперь он отгребет как рецидивист, ведь там, в тетради, описано еще много моментов из его бурной тяги к веселью. По расчетам коварного трудовика Поленко вовсю должен был коршуном пикировать на место преступления, но в кабинете никакого движения не ощущалось. Тихон осторожно сделал пару шагов в темноту и прикрыл за собой дверь.

      – Леонид