Рыжий город, или Четыре стороны смеха (сборник). Георгий Голубенко

же это они могли опознать?

      – А они по телефону, – объяснил участковый.

      – В общем, хватит резину тянуть! – засуетились Савва и Слава. – Пора, Кузьминична, столы накрывать. Только учти, это тебе не именины какие-нибудь. Поминки – это такой праздник, который бывает у человека только один раз в жизни. Так что тут «Білим міцним» не отделаешься. Водка нужна… Значит, смотри: придет человек двести пятьдесят. То есть весь переулок. Если не считать дряхлых стариков и малых детей, получается, нужно двести бутылок.

      – А если считать малых стариков и дряхлых детей? – спросила Кузьминична.

      – Получается еще пятьдесят.

      – Та на шо ж это я куплю такое богатство! – испугалась старушка.

      – А ты Павину комнату в коммуне продай, – подсказал Савва. – Вон богатые Парасюки давно на нее зарятся.

      – Заримся! Мать… перемать… – выступил вперед толстенный Парасюк. – Она аккурат к нашему санузлу примыкает, комната эта. Так мы с женой сильно мечтаем столовую в ней себе оборудовать, чтобы, значит, если приспичит, от еды недалеко отходить. Мы тебе за нее не то что двести пятьдесят – мы триста бутылок дадим! Правда, не водки, а самогону. Так что тебе не то что на поминки – вообще до конца твоих дней хватит…

      Бабка быстро прикинула в уме, сколько самогону ей нужно до конца ее дней, и запросила еще четыре бутылки. Ударили по рукам.

      И тут же, как по команде, еле держащиеся на ногах жители Мукачевского вытащили из своих домов такие же еле держащиеся на ногах столы и табуретки и накрыли прямо посреди улицы огромный криво стоящий стол. Немыслимых размеров Парасюк поднялся из-за него со стаканом мутной жидкости в кулаке и, обведя собравшихся еще более мутным взглядом, торжественно прокричал:

      – Горько!..

      Возникло недоумение.

      – Горько!.. – повторил Парасюк.

      Савва и Слава растерянно поцеловались.

      – Э… Харитон! – одернула тамаду Парасючка. – Кого это ты тут женишь? Покойника, что ли?

      – Горько осознавать… – гнул свое Парасюк.

      Но мысль о свадьбе уже воспламенила Павину сожительницу Галу по прозвищу Студебеккер.

      – И на кого ж ты меня покинул, голубь мой сизорыл… это… сизокрылый! – заголосила она, упадая необъятной грудью в салат оливье. – Ой, положите ж меня немедленно до него у гроб!..

      – А вот тебе дулю! – разозлились Савва и Слава. – Коза ненасытная! Ты и при жизни, бывало, каждую минуту норовила до него у койку залезть. А теперь и в гроб норовишь!.. Дай уже человеку хоть там полежать без движения!

      – Действительно, Гала… – всплакнула пьяненькая Кузьминична. – При мне бы хоть постыдилась! Вот у меня горе так горе. Мне моего любимого племянника никто не вернет. А тебе я таких козлов, как он, хоть сто человек в день предоставлю, только деньги плати. Ты мою таксу знаешь…