Три Ленки, две Гальки и я. Георгий Марина Борский

милай! – откликнулась старушонка. – Я в церкви-то каждый день бываю, это мне ангел во сне явился, сказал, чтобы сюда пришла.

      – Прямо-таки ангел? – продолжал язвить мужчина. – Тебе уже, наверное, двести лет давно стукнуло, песок из тебя сыпется, а ты по врачам все бегаешь.

      – Двести не двести, а, ясное дело, сынок, бегаю, жить-то хочется!

      – Да на что тебе жить, старой карге? Небось на том свете-то лучше.

      Старушонка, как мне показалось, с лукавством посмотрела на него, озорно мотнула головой:

      – Да уж больно, милай, интересно посмотреть, что же дальше будет!

      Чем закончился их идеологический спор, мне узнать не удалось: дверь открылась, из кабинета врача кто-то вышел, и мама, воскликнув: «Мы по записи!», втащила меня внутрь.

      Нашего знакомого участкового Пал Палыча в тот день заменяла молоденькая девушка – видимо, практикантка, только что из института. Мама набросилась на нее, как дважды два четыре доказала, что ребенка надо спасать, и настояла на немедленном тщательнейшем обследовании. Девушка, в общем-то, и не возражала, под диктовку моей мамы она выписала мне целый ворох направлений.

      Через несколько дней, когда все результаты были получены, нас принимал уже сам Пал Палыч. Он был пожилым флегматичным мужчиной среднего роста, с небольшим брюшком. В разговоре имел смешную привычку прибавлять «так-так» и «так сказать» к почти каждому предложению, поэтому я мысленно прозвала его «Так-Такичем». В лечении он придерживался умеренно консервативных взглядов – а значит, являлся идейным противником моей мамы. «Так-так, – бывало, говорил он, отбивая ее наскоки и подмигивая мне, – температура, конечно, у девочки есть, но через недельку она сама по себе, так сказать, спадет». Именно в целях прорыва его обороны мама завела журнал моего состояния и теперь размахивала им перед участковым, требуя решительнейшего вмешательства медицины. Бедный Так-Такич защищался как мог. Он привлекал на выручку толстенные справочники с полок, взывал к здравому смыслу и даже консультировался по телефону с заведующим поликлиникой. Но напрасно он пытался доказать, что моим анализам могут позавидовать космонавты. Мама была непреклонна, уверена в своей правоте и требовала искать следы мучившего меня недуга. Кто ищет, тот всегда найдет. К исходу первого часа борьбы подуставший Так-Такич сдался на милость победителя. Вытерев с покрасневшего лица пот и заперев на ключ дверь, которую периодически приоткрывали потерявшие терпение пациенты, он направился к кипе бумаг, разложенных на столе. Взял наугад одну из них, поизучал ее с минуту и сообщил: «Так-так, в кардиограмме некоторые показатели на границе, так сказать, нормы». Мама торжествовала: ну конечно же, она именно это и подозревала – дело было в сердце. Снабженные целой пачкой рецептов, мы под обстрелом осуждающих взглядов очереди пошли в ближайшую аптеку.

      Через неделю усиленного лечения мою кардиограмму можно было в рамочке на стенке вывешивать – для обучения студентов, как эталон. И не миновать уже мне было цепких