Триада. Евгений Чепкасов

радиоприемника.

      – Да ладно тебе, дядь Саш,  – миротворчески молвил Михаил. – И раньше вертолеты падали, нам просто не говорили.

      – Сомневаюсь я в этом, Миша. Раньше порядок был и деньги платили – с чего бы им падать?

      И беседа завертелась вокруг того, скрывали или нет раньше что-либо, а если скрывали, то что именно и зачем.

      – Ты, Миша, всю жизнь на одном заводе вкалываешь, ну, в армии отслужил еще. А я тридцать лет за баранкой, весь Союз объездил, много чего видел,  – наставительно говорил Карпов. – Теперь, правда, уже отъездился,  – грустно добавлял он и замирал, причесывая воспоминания. Когда мысленная расческа добиралась до 90-х годов, она словно выезжала на лысину, больно царапая голую кожу, и тогда Саша принимался костерить демократов: – Демократы, получается, не о правде пекутся, а лишь бы у власти удержаться, потому и хают  коммунистов,  – заключил он. – Раньше коммунисты для дикторов бумажки писали, теперь – демократы; вот и вся разница.

      – Да демократы – это те же коммунисты,  – парадоксально заявил радиовладелец. Только теперь они со свечками в церкви стоят и про рыночную экономику говорят. Согласись, дядь Саш, ведь партия с головы сгнила. Зато теперь товары появились.

      – Миша, не коммунисты они, а перевертыши. Много в мире …удачков – и в очках, и без очков. А насчет церкви – это да. Все верующими стали – ужас какой-то! – Карпов,  по-видимому, не хотел дискутировать на тему гниения с головы и появления товаров. – И ведь не все из-за моды, некоторые от души веруют.

      Он коротко глянул на Павла, молчаливо лежащего на кровати возле противоположной стены.

      – Жить стало труднее, вот и веруют,  – предположил Колобов.

      – Труднее всё-таки! – победоносно воскликнул собеседник.

      – Да я не о том. На себя надо надеяться – и заработаешь получше, чем раньше. А у нас привыкли к «зряплате», вот и надеются на Бога. Раньше – на государство, а теперь – на Бога. Это, вроде того, самовнушение. – Последнее слово было произнесено неуверенно, как малоупотребимое. –  А Бог разве поможет?..

      – Поможет,  – прошептал Павел Слегин, вспоминая, как три года назад, на исходе третьего троллейбусного круга, был незаслуженно помилован Господом. «Ничего себе самовнушение!..»  – подумал он и щадяще улыбнулся.

      «Как мне отблагодарить Тебя, Господи?»  – спрашивал Павел, идучи той рождественской ночью из церкви. Он вспомнил три слова,  сказанные ему несколько часов назад строгим небесным голосом. «Помни и молись»,  – это было похоже на ответ, опередивший возникновение вопроса, опередивший всякую попытку понять произошедшее. Но по пути из церкви мышление Павла, очистившееся от многолетней проказы, работающее, как у шестнадцатилетнего отличника Паши, цепкое и порывистое, склонное к рефлексии и максимализму,  – мышление Павла поставило вопрос: «Как мне отблагодарить Тебя, Господи?» И ответом: «Помни и молись», – не удовлетворилось.

      «Любой оказавшийся на моем месте помнил бы и молился,  – размышлял спасенный. – Но ведь я-то самоубийца!