Царская невеста. Валерий Елманов

караульщики при себе кое-что держали. Так, для сугреву, не больше.

      Делиться со мной, разумеется, никто не собирался, но, услышав грозное: «Эй, налей-ка, милый», начинали колебаться. Тем более я пояснял причину: «Чтобы сняло блажь», после чего сразу усиливал натиск на впавших в сомнение сторожей: «Чтобы дух схватило да скрутило аж!» Тут уж они не выдерживали, а я, не угомонившись, орал:

      – Да налей вторую, чтоб валило с ног! – И вновь выдвигал вескую причину: – Нынче я пирую – не нужон сваток. – И многозначительно подмигивал окончательно скисшему, но еще продолжавшему застенчиво улыбаться Долгорукому, осоловело клевавшему носом.

      Мне и впрямь было с чего гудеть и с чего ликовать. В свате я действительно теперь не нуждался, разве что в подставном, бутафорном, ибо только что собственноручно сосватал свою любовь, мечту, звезду, свое солнышко и даже больше – галактику, нет – вселенную. Закончилась моя эпопея, длившаяся два с половиной года.

      К тому же Осип жив, я его не убил, а потому от избытка чувств я орал благим матом на всю притихшую Москву, которая ошалело внимала виршам российского барда. Пусть в дрянном исполнении, но зато какие слова! Таких местный народец еще не слыхал.

      У другой рогатки я уже наглел, принимая из рук караульщиков посудину с медом и недовольно возмущаясь при этом:

      – Что это за сервис, коли нету баб, – но потом сокрушенно махал рукой и, впав в откровенность, пояснял: – Мне с утра хотелось, да нынче вот ослаб…

      – Немудрено – три братины опростать, – не выдержав, подал сзади голос Тимоха.

      В ответ, повернувшись к нему, я гордо вскинул голову и заявил:

      – Но чтоб с какой-то ведьмой я время проводил – был бы Воротынский, он бы подтвердил.

      Одного не пойму – как мне в таком состоянии хватало мозгов, чтобы еще и переделывать слова на более подходящие по смыслу? Загадка, да и только. Впрочем, в особой переделке эта песня не нуждалась, особенно припев.

      – А если я усну, шмонать меня не надо, – бодро горланил я у очередной рогатки, строго грозя пальцем ошалелым сторожам, которые, очевидно до глубины души потрясенные суровостью моего жеста, мигом освобождали нам проход. После этого я милостиво заявлял: – Я сам тебе отдам, – и кидал им очередную горсть московок, не преминув пояснить, за что именно. – Ты парень в доску свой и тоже пьешь когда-то до упа-а-а-да.

      Тут я пытался театрализованно обыграть «упад», но все время мешал некстати подворачивающийся под руку Тимоха, который с еще семью холопами Воротынского сопровождал нашу веселую процессию и бдительно контролировал ситуацию.

      Я еще смутно припоминаю, как вяло взбрыкивал, крепко, но бережно сжимаемый с двух сторон дюжими холопами, и угрожал им:

      – Парень я не хилый, и ко мне не лезь. Слава богу, силы и деньжонки есть.

      Они кивали, но не выпускали из объятий, и я сурово взрыкивал:

      – От лихой удачи я не уходил… – И, найдя родную рожу среди сонма бородатых, радостно тыкал в нее пальцем в качестве доказательства