Не хочу быть полководцем. Валерий Елманов

поскольку лазить во время обыска по причинным местам и возле них здешние тюремщики пока еще не научились. Кости со временем сгниют, не говоря уж о теле, но он останется, и, как знать, может, когда-нибудь какому-нибудь трактористу или экскаваторщику во время раскопки очередной ямы под фундамент так дико повезет, что он на него наткнется и…

      Раздались шаги, и у меня все внутри похолодело, потому что они были одиночные. Да и шел человек медленно, ступал аккуратно. Юноши так не ходят. Они слетают по лестницам через три ступеньки, во всю свою прыть, вечно куда-то торопясь. Даже если лестница ведет вниз. Даже если в пыточную.

      Я еще на что-то надеялся, убеждая себя, что коренастый, уже сейчас плотного телосложения Борис Годунов тоже может идти неторопливо, стараясь соблюдать достоинство царского рынды даже в таких мелочах, но сердце подсказывало мне, что ошибки нет и принадлежат шаги Никите Даниловичу. Спустя несколько секунд предчувствия сбылись. Это действительно был губной староста. Один. Значит, не судьба.

      Годунов был без шапки.

      – Померла Аксинья Васильевна, – скорбно сообщил он и… потянулся за кнутом.

      Я уже не кричал: «Погоди, не спеши!» и прочее. Зачем? Успею еще.

      «И вообще, проигрывать надо с достоинством, чтобы даже враги восхищались твоим мужеством и тем, как смело ты смотришь им в глаза в минуты смертных мук», – убеждал я себя.

      Можно было бы еще и спеть, желательно что-то патриотическое, но, как назло, на ум не приходило ничего подходящего. Как я ни напрягал память, но, кроме «Орленок, орленок, взлети выше солнца…», больше ни одной песни припомнить мне не удалось.

      «Значит, помрем молча и с открытыми глазами, – решил я и вытаращился на Никиту Даниловича. – Как переменчив этот мир – не успеешь оглянуться, как он уже иной», – промелькнуло в голове.

      Годунов не торопился, прицеливаясь поточнее…

      – В ню же меру мерите, возмерится и вам, – произнес он сурово, словно зачитывая приговор, и…

      Хлысь!

      Ну что ж, будем считать, сезон открыт. Я прикусил губу и злорадно подумал, что хоть удары и существенно слабее по сравнению с ударами Яремы, а все равно две сотни я не выдержу, так что клещи с кочергой не сгодятся. Хоть так гада надую.

      Меж тем Никита Данилович размахнулся опять.

      – Бог долго ждет, да больно бьет, – сообщил он мне злорадно и снова…

      Хлысь!

      Молчу. Пока хватает сил даже для философствования. Например, с чего он взял, что бог долго ждет. В моем случае совсем немного.

      – Каков работник, такова ему и плата, – между тем выдал Годунов новую сентенцию. Тоже мне Макаренко отыскался.

      Хлысь!

      Ой, мамочка, до чего же больно. Видать, по старому угодил да разбередил незажившее. Нет, пожалуй, я и сотни не выдержу. Что и говорить, хлипки потомки по сравнению с предками – уж больно оно непривычно.

      Глава 4

      Русский Нострадамус

      Старался Никита Данилович от души, ничего не скажешь, но не мастер он был, не мастер. До Яремы далеко. Про Кулему вообще молчу.