Олимпийский чемпион. Фридрих Незнанский

сидел он на дальнем конце длинного стола и пил рюмку за рюмкой. Школьные друзья, и даже Элла, не отставали. Когда с прощальным словом выступили все родственники и сослуживцы Вити, очередь дошла до его бывших одноклассников. Гордеева заставили подняться и произнести речь от имени класса. На ходу он ничего не мог придумать, промямлил пару банальных общих фраз и упомянул к чему-то Витину победу на олимпиаде по моделированию. Рассказал, как он был поражен, увидев модель барка «Крузенштерн»… После этих слов мать Вити разрыдалась. Гордеев сел, стыдясь посмотреть людям в глаза, чувствуя, что сморозил глупость, растравил раны. Впрочем, уже изрядно подвыпившие однокашники так не считали. Они одобрительно покивали, а Юлик Радзиховский, разливая водку, даже сказал: «Я всегда говорил, что Юрка из нас самый умный!»

      Затем были еще речи. Мать Вити громко всхлипывала. Ей принесли капли. Запахло аптекой. Окружившие ее женщины уговаривали ее успокоиться. И тут кто-то из сослуживцев Вити затянул негромко какую-то солдатскую песню. Остальные подхватили. Вышло это у них здорово и весьма кстати.

      Браток, поднимем по одной

      За то, чтобы вернулись мы домой,

      За то, чтоб пуля миновала

      И чтоб любимая ждала.

      Гордеев выпил еще рюмку, чувствуя, как тепло разливается по телу и одновременно мороз подирает по коже… Такие вот взаимоисключающие ощущения.

      «Ты как домой доберешься? – спросил самого себя. – А! Плевать, поймаю такси…»

      Скребет на душе, когда солдаты поют на поминках погибшего друга.

      Краем глаза Гордеев заметил, что Элла поднялась из-за стола и вышла из банкетного зала.

      Он нашел ее у подоконника в пустом фойе. Элла стояла, повернувшись лицом к окну. Плечи ее вздрагивали.

      Пока Гордеев шел к ней, в его памяти вдруг отчетливо проявился один случай, совершенно забытый, погребенный под пеплом перегоревших воспоминаний, к которым иногда стыдно и тяжело возвращаться. Иногда, вспоминая, понимаешь, что это твоя жизнь, и, какой бы она ни была, никуда от нее не деться.

      Он вдруг ясно представил, как давно, в начале десятого класса, теплым, сырым осенним вечером он провожал Эллу со школьной дискотеки. Они брели мокрыми улицами, по блестящему от дождя в голубых и розовых пятнах фонарей асфальту. Гордеев держал зонт. Они обсуждали достоинства альбома «Зеппелинов» «Лестница на небеса» и всякую всячину. Шли, и каждый из них понимал, что все это не просто так – теплый, сырой осенний вечер, пятна фонарей на мокром асфальте и ничего не значащая беседа. И потом, в подъезде, Гордеев обнял Эллу и поцеловал в губы.

      На следующий день – он даже вспомнил, что это было воскресенье, – Элла позвонила ему по телефону, а он не захотел подойти.

      Это воспоминание ужалило, как змея. Не подошел. Струсил? Или просто не знал, что ей сказать?

      Гордеев и сейчас не мог понять, почему тогда так поступил? Зачем поцеловал? И почему на следующий день ему ни в какую не хотелось говорить с ней? А в понедельник в школе он старательно избегал встречи