Абонент недоступен. Фридрих Незнанский

ладно. Нет так нет.

      — Так что произошло вчера с Владимиром Сергеевичем? — подал голос Проскурец.

      Вместо ответа Омельченко повернулся резко влево и отбросил в сторону черное покрывало, обнажив кейс.

      — Ваш? — Омельченко переместил дорогой, судя по всему, ему предмет ближе к Проскурцу.

      Проскурец пожал плечами.

      — Ваш или нет? — Омельченко повторил вопрос, чуть повысив голос. — Не тяните. Ну? Ваш или нет?

      — Может, и мой.

      — Так, так, так. А поточнее? Что значит «может»? Юлить не советую, мы располагаем свидетелями, опознавшими этот портфельчик именно как ваш. И это не блеф.

      Проскурец обвел глазами лежавший перед ним портфель.

      — Ровно месяц назад у меня был точно такой же. Но он пропал.

      — Да ну? Пропал? Это же настоящий крокодил.

      — Возможно.

      — Не возможно, а именно настоящий.

      — Ну и что из того?

      — А то, что у нас имеются свидетели, которые в один голос утверждают, что у вас был именно из настоящего крокодила.

      — Я не отрицаю. Был. Но я же сказал — он пропал.

      — Как же вы так неосмотрительно себя вели? А? Виталий Федорович? Вещь немалых денег стоит.

      — Я не понимаю, куда вы клоните, Игорь… м-м… простите…

      — Игорь Николаевич, если вам угодно, уважаемый Виталий Федорович.

      — Простите, Игорь Николаевич, я что-то никак не пойму вашей стратегии. При чем здесь этот кейс? Впрочем, догадываюсь. И все же объясните, если вас не затруднит.

      — Объясню, не волнуйтесь. Всему свое время. Хотя это вы мне должны объяснить, при чем здесь эта штуковина. Но сначала давайте все же закончим. Итак, ваш это или не ваш?

      — Да поймите же, таких портфелей во всем мире пруд пруди.

      — Ну, допустим, не пруд…

      — Ладно, согласен, таких навалом. Но все равно, я разве должен за каждый из них нести персональную ответственность, что ли?

      — Хорошо. — Омельченко выдвинул один из ящиков стола и достал оттуда полиэтиленовый пакетик, в который было запаяно что-то блестящее, протянул Проскурцу. — А это говорит вам о чем-нибудь?

      Проскурец взял двумя пальцами пакетик и тут же увидел, что в нем находится медная пластина, на которой выгравирована надпись: «Виталию Федоровичу Проскурцу от любящих коллег в день 50-летия. 15.06.94 г.».

      — Если вы нашли это вместе с этим, — Проскурец положил пакетик на крышку кейса, — тогда все сходится: это мое. Только…

      — Ну вот и отличненько! — Омельченко чуть ли не выпрыгнул из-за стола. — Не возражаете, Виталий Федорович, если мы прямо сейчас же оформим опознание по всем правилам? Таковы наши бюрократические требования, ничего не поделаешь. — И, не дождавшись ответа, снял телефонную трубку, крутанул несколько раз диск и бодро проговорил: «Надя, давай сюда понятых».

      5

      Для своих двадцати шести лет Лена Волкова к смерти относилась слишком философски. Возможно, в том был отпечаток ее профессии — биолог, специализирующийся в эндокринологии, доктор медицины американского стандарта. «Моя