Очередь. Юлий Крелин

граждане? Что здесь происходит?

      – Запись на машину.

      – Где запись? Кто представляет государственные организации?

      – Нет их пока. Запись еще не началась.

      Отвечали сразу несколько человек, перебивая друг друга.

      – Если нет записи, почему же вы тут собрались? Об этой записи сообщали в газетах, по радио? Есть объявления официальные?

      На этот раз ответил кто-то один:

      – Да вы что, товарищ начальник? Об этом не объявляют.

      – Тогда зачем здесь преждевременная суета? Опять ответил кто-то один:

      – Никакой суеты, все спокойно. Транспорту, движению не мешаем, под окнами школы не шумим… Здесь же пустырь.

      От самого начала очереди подошел какой-то невысокий, коренастый мужчина. Ему, наверное, было холодно. Может, болен. Воротник дубленки поднят, уши красивой меховой шапки опущены. Утеплен не по сезону. Он встал за спиной у начальника подвижной милицейской группы, прослушал реплики и сказал:

      – Командир, все в порядке. Никаких нарушений. Запись будет. – Сказал, как припечатал. – Нам же не в шашлычных об этом сообщили.

      Мужчина произнес это, повернулся и медленно пошел в сторону.

      Старший группы помолчал, вытащил сигарету. Кто-то поднес зажигалку.

      – Да-а. Сохраняйте порядок, товарищи! И учтите… Что учесть, он не уточнил. Милиционеры вернулись в свою машину, однако не поехали, а заняли позицию у маленького домика на пустыре.

      В толпе поднялся общий гомон:

      – Не имеют права не разрешать…

      – А никто и не запрещает…

      – А если мы нарушаем тут порядок!..

      – Никто никакой порядок не нарушает. Все тихо. Запись!

      – Записи-то еще нет…

      – Но она уже намечена государственными организациями.

      – Вы точно знаете?

      Мужчина с поднятым воротником и опущенными ушами шапки вновь придвинулся к кучке, проник в самый центр гомонящих и веско сказал:

      – Точно. Точно знаю. Разрешено. Они уяснили. – И ушел к своей машине. Остальные тоже стали расходиться.

      Над очередью стоял ровный гул, какой бывает перед праздничными демонстрациями около учреждений, заводов и институтов, где накапливаются люди перед маршем.

      Из одной машины неслась магнитофонная запись, знакомый голос примиряюще пел: «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке…» Там сидело четверо мужчин, в руках у них были стаканы и бутерброды.

      К Ларисе подошла молодая женщина:

      – Лариса Борисовна, простите меня, пожалуйста, я знаю, вы хирург, я в следующей сотне стою, за вами. У меня в животе появились боли непонятные. Не могли бы вы меня посмотреть?

      Они пошли к машине. Лариса разложила сиденье справа, чтоб самой сидеть слева и пальпировать правой рукой.

      Женщина была относительно молода и безусловно хороша собой: короткие рыжеватые волосы, серые веселые глаза, вернее, веселыми были морщинки вокруг глаз, красивый, все время чуть приоткрытый рот. Лариса обратила внимание на сапоги этой женщины