Женщина-зима. Алина Знаменская

Игоря отвезти семечки Никитиным. Теперь свекровь послала Ирму забрать готовое масло.

      Ирма толкнула калитку и, не услышав лая собаки, вошла внутрь. Во дворе плотно друг к другу прижимались надворные постройки. Где-то в глубине раздавался ровный механический шум. Она пошла на звук. Сильно пахло жареными семечками. В приоткрытую дверь сарая она увидела Володьку. Он стоял спиной к ней, пересыпал семечки в жарочный шкаф.

      Руки, по локоть спрятанные в закатанные рукава тельняшки, легко и не напрягаясь делали свое дело.

      – Здравствуй, – громко поздоровалась Ирма.

      Он обернулся и некоторое время, щурясь против света, смотрел на нее. Не узнавал. Она вошла в помещение.

      – Вот это да… – протянул Володька и покраснел.

      Ирма развела руками. Ей хотелось ответить что-нибудь остроумное на его неопределенное приветствие, но его смущение сбило ее с толку. Она не нашлась что сказать.

      Володька вытер руки полотенцем, вдруг расплылся в улыбке и, забрав у нее варежки, взял за руки.

      – Ирма, ты совсем не изменилась.

      Она растерялась. Вот уж чего не ожидала, так это подобных жестов. Она напряглась, улыбнулась натянуто, но… рук не убрала. Настолько естественным и приятным показалось ей это простое рукопожатие.

      – А ты изменился, Володя, – сказала она. Это было правдой. Она плохо помнила Володьку-школьника, потому что, вероятно, он мало отличался от сверстников. Маячило в памяти что-то такое худющее, ушастое, с соломенной челкой и выцветшими на солнце глазами. Сейчас он был другой. Возмужал, стал высоким, широкоплечим мужчиной. Щетина на щеках, которой он, вероятно смущался, ругая себя за то, что не побрился утром, придавала ему особый шарм, линялый цвет глаз добавлял загорелому лицу некоторую «киношность». Глаза блестели под широкими полосами бровей, и от привычки улыбаться возле глаз веером расходились короткие лучи морщинок.

      – Я так рад тебя видеть. – Володька улыбался во все лицо и говорил просто, не вкладывая в слова потаенный смысл. Ирма чувствовала, как внутри ее существа что-то мякнет от его слов. Она теряется. – Пойдем в дом! Мама чаю поставит…

      – Нет, нет! – поспешно воспротивилась Ирма, испугавшись именно того, что делается у нее внутри от простого человеческого тепла. – Я к тебе по делу пришла, за маслом. Муж привозил подсолнечник, и вот… я пришла…

      Володька смотрел на нее с интересом, но ей казалось – он плохо понимает, что именно она говорит.

      – Как же ты пришла? – наконец с улыбкой поинтересовался Володька. – Как ты это повезешь одна?

      – На санках.

      – Две фляги? Да ты что? Да как тебя Павел пустил? У него же машина!

      – Ему на машине некогда, а я на саночках, потихоньку, по ровной дороге…

      Володька головой покачал. Они вышли во двор. Он взял ее за руку и повел в дом. При этом он говорил:

      – Сейчас отец масла накачает, а мы чаю попьем. Я ведь сто лет тебя не видел. У матушки моей варенье абрикосовое,