Оборотень. Евгений Сухов

на грязный каменный пол рядом с этими умерщвленными им солдатиками и сторожевыми псами и его кровь смешается с собачьей? Тимофей зажмурился.

      – Отставить! – услышал Тимофей властный окрик в коридоре.

      – Товарищ Веселовский! – раздался растерянный голос начальника тюрьмы.

      – Чем занимаетесь здесь?

      – Да вот привожу приговор в исполнение согласно решению суда.

      – Вижу, как производишь, – перебил его недовольно Веселовский, заглядывая в камеру. – Что ж это, он один половину твоей охраны перебил? С кем остальных заключенных охранять будешь? Или ты думаешь, товарищ Марусев, что штат у милиции безразмерный и тебе сюда на растерзание арестантам еще народ будут подкидывать?

      – Так мы, товарищ Веселовский, сейчас мигом вес закончим.

      – Отставить, я сказал! Или до вас еще не доходит, кто перед вами?

      Стволы винтовок в мгновение ока вынырнули из амбразуры обратно в коридор, и Тимофей понял, что предчувствие его не обмануло: смерть только дохнула в его лицо ледяным холодом и прошла мимо. Он поднес ладонь ко лбу и вытер крупные капли пота.

      – Открывай… Взглянуть хочу на вашего героя!

      – Товарищ Веселовский, он четырех охранников завалил и трех собак порезал, неужели не боязно?

      – Большевикам бояться не к лицу. Ну, долго я буду ждать?

      Сначала затворилось окошечко в двери, а потом забренчали ключи, лязгнул замок, и дверь со скрипом отворилась. В камеру шагнул невысокий плотный мужчина лет сорока, одетый в вьщветшую гимнастерку и яловые сапоги. Из-под распахнутого ворота виднелась тельняшка. Он напоминал обыкновенного обитателя Соловецких лагерей. После кронштадтского мятежа матросами были заполнены все зоны. В покорителях морей изначально проглядывала какая-то воровская раскрепощенность и пиратская лихость, которая заставляла даже матерых каторжан считаться с ними. На зонах матросы отличались редкой сплоченностью, несвойственной другим заключенным. Всякого, кто носил тельняшку, называли «братком». Уркам памятны были дни, когда матросы вырезали целые бараки блатных за то, что кто-то из люмпенов бесчестил по матушке «сынов революции».

      Позже многие из бывших матросов растворились в воровской среде, возглавили бандитские шайки и стали авторитетнейшими уркачами. Тельняшка же превратилась в один из атрибутов воровской доблести…

      – Товарищ Веселовский, с вами еще три бойца войдут, – заглянул в дверь начальник тюрьмы.

      – Оставь их при себе, они мне без надобности. Или ты думаешь, что я не способен справиться с одним лишь зеком?

      – Нет, товарищ Веселовский, я так не думаю, ни все-таки…

      – У меня к тебе есть одна просьба, Марусев! – оборвал его Веселовский.

      – Слушаю вас, – начальник тюрьмы всем своим видом изобразил напряженное внимание.

      – Запри нас покрепче и никого не впускай, что бы ни случилось.

      – Да как же можно? Он же смертник!

      – А вот так! Если я говорю, значит, можно, – резко сказал Веселовский.

      Тимофей