Оборотень. Евгений Сухов

Мулла на побелевшего Тимофея. – Руку тряпицей завяжи, а то истечешь кровью. Пошли, жиганы! Не век же нам здесь куковать с этим Ромео.

      Тимофей отыскал Лизу на шестой день, когда уже вовсе отчаялся ее найти и стал подумывать о том, что не миновать ему суровой кары от воровского схода. Он исходил всю Москву, по несколько раз в день наведывался в те места, где раньше бывала Лизавета. Но. его бывшая возлюбленная как в воду канула: дома ее не было, никто ее не видел.

      На шестой день Тима без всякой надежды на успех забрел – уже, наверное, в тридцатый раз – на ту квартиру, где они когда-то проводили счастливые деньки. Он даже не мог сказать, что именно подтолкнуло его снова явиться в знакомый дом: надежда, отчаяние или тоска по минувшим дням. Меньше всего можно было ожидать появления Лизы в этом логове любви, которое он снимал для их интимных свиданий. Подойдя к знакомой двери, он сразу понял, что Лиза в квартире, даже почувствовал запах ее духов. Некоторое время Тимофей стоял у порога, боясь того, что должно было совершиться. Но, взглянув на перебинтованную руку, он ощутил приступ ярости и решительно постучал. Дверь тотчас открылась. Сначала он увидел на ее лице радостную улыбку, которая медленно сменилась гримасой отчаяния.

      – Вижу, что не ждала! – хмуро произнес Тимофей и, оттеснив Лизу плечом, прошел в комнату. – Да прикрой ты дверь, никогда не любил сквозняков.

      Вот так– то лучше, – одобрительно кивнул он, услышав за своей спиной щелчок замка, и, повернувшись, приблизился к испуганной женщине. – Ну, здравствуй, Лизавета! Как живешь… стерва? – Тимофей стиснул пальцами подбородок Лизы. Ему достаточно было увидеть ее, чтобы копившаяся все эти дни ненависть растаяла, подобно весеннему снегу под лучами солнца. Чего ему сейчас хотелось, так это сорвать с нее тонкое платье, не скрывавшее очертаний высокой груди, и бросить на кровать ее жаркое упругое тело. Тимофей старался распалить в себе ненависть, но она мгновенно гасла, стоило ему заглянуть в болотный омут женских глаз. Он прошелся по комнате, потупив глаза, а потом, приподняв забинтованную руку, не глядя на Лизу, зло произнес:

      – Видишь! По твоей милости пальцев лишился. Ты ведь и не догадываешься, каково быть карманнику с изуродованной клешней! Ладно еще пожалела меня братва, а то могли бы и на правой руке пальцы оттяпать. – Тимофей помолчал, тяжелым взглядом уставившись в пол, а потом, вскинув глаза на Лизавету, хрипло спросил:

      – А теперь говори, сука, кому меня заложила?

      Лиза с ужасом смотрела на Тимофея, не в силах произнести ни слова.

      Тимофей достал из кармана револьвер и положил его на стол. Металл, зловеще клацнув о полированное дерево, напомнил о том, что воровская любовь так же опасна, как и заряженный револьвер.

      – Родненький ты мой, миленький ты мой! – Лиза бросилась в ноги Тимофею. – Да что же это ты?! – Она крепко обхватила его колени. – Неужели вот так сразу… Да разве я могла бы! Люблю я тебя! Люблю… Разве я могу тебя предать?!

      Сложно устроен вор, и любовь его всегда непростая: хоть он и считает,