Ночные тайны королев. Жюльетта Бенцони

и велел привратнику немедленно позвать обоих конюших.

      Готье и Филипп д'Онэ, на долю которых выпало радостное детство и безоблачная юность, привыкли удовлетворять самые тщеславные свои желания и по праву считали себя баловнями судьбы. Немудрено, что пытки быстро сломили их. Накануне гарцевавшие в королевском кортеже, наутро они потеряли человеческий облик.

      Гийом де Ногарэ, жестокий и поразительно бесчувственный исполнитель королевской воли, ухитрившийся получить от рыцарей-тамплиеров самые невероятные показания, знал, как развязывать языки.

      «Тамплиеры держались достойнее», – подумал он, бросив последний взгляд на истерзанные тела братьев д'Онэ, и, больше не оборачиваясь, вышел прочь из пыточной камеры.

      Из старинного замка Понтуаз, превращенного в тюрьму, он направился в Мобюиссон, где его уже ждали король и члены королевской семьи.

      Филипп IV подал знак, и хранитель печати, развернув пергаментный свиток, стал читать запись допроса.

      Поначалу оба брата, как и подобало людям благородным, отрицали все обвинения, но очень скоро забыли о галантности. Все, что для виновных означало страсть, любовный пыл и наслаждение: месяц, когда принцессы вступили в преступную связь, дни встреч, ночи, проведенные в Нельской башне, имена слуг-сообщников – все было выставлено напоказ, обнажено, вскрыто.

      Каждое слово, произнесенное Ногарэ, полнило чашу стыда, которую суждено было испить трем королевским сыновьям.

      Людовика Наваррского терзала ужасная мысль, пришедшая ему в голову, когда он сопоставил даты встреч Маргариты с Филиппом д'Онэ и день рождения своей дочери: «Моя дочь… моя маленькая Жанна… возможно, она не моя…»

      Граф Пуатье старался не упустить ни слова из того, что читал Ногарэ. Хранителю печати так и не удалось вырвать у братьев д'Онэ признания относительно Жанны: оба отрицали, что у супруги Филиппа был любовник, и не могли назвать его имени.

      «Конечно, она играла гнусную роль сводни, – думал принц, – в этом нет сомнения, но сама…»

      На глазах молоденького Карла блестели слезы, хотя он изо всех сил старался их сдержать.

      – Бланка, моя Бланка, – прошептал он. – Они были вместе, когда проклял нас Жак де Молэ… Проклятие… Проклятие тамплиера сбывается…

      – Немедленно прекратите причитать, Карл, – сурово одернул сына Филипп Красивый и, повернувшись к хранителю печати, приказал бесстрастным тоном: – Ступайте, мессир де Ногарэ. Вы действовали как должно.

      Ногарэ безмолвно поклонился и покинул королевские покои. Воцарившуюся тишину нарушил Людовик Наваррский:

      – Скоро начнут говорить, что моя дочь незаконнорожденная!

      Недовольно хмурясь, король окинул сына ледяным взглядом.

      – Непременно, – холодно произнес он, – если вы сами будете кричать об этом на всех перекрестках. Лучше скажите нам, какую кару вы считаете нужным применить к вашей супруге?

      – Пусть умрет! – вскричал король Наваррский, теряя остатки самообладания. – Она – и обе другие тоже!

      – Вас