Перпендикулярный мир. Кир Булычев

нервно схватил Удалова за рукав и спросил шепотом:

      – Ты ему сказал, что я участвовал в забеге?

      – Скажу, – пообещал Удалов. – А ты что, покрасился?

      – Мы всей семьей, – сообщил Пупыкин, – организовали неформальное объединение: партию зеленых. Мы охраняем природу.

      – Похвально, – сказал Минц. – А чей это портрет? Что-то не припомню такого эколога.

      – Это самый главный зеленый, – сообщил Пупыкин. – Мы его в книжке нашли. Атаман Махно.

      – Пупыкин, советую, спрячь портрет. Этот зеленый экологией не занимался, – сказал Удалов.

      – А чем занимался? – спросил Пупыкин.

      – Совершал ошибки.

      К тому времени, когда Удалов вошел в дом, Пупыкины успели растоптать портрет.

      Минц с Удаловым поднялись по неширокой лестнице в кабинет Белосельского. Дверь была настежь. У Белосельского всегда так – дверь настежь.

      Внутри уже действовал главный архитектор города, подтянутый, благородный Елисей Оболенский. С помощью юной архитекторши он прикнопливал к стене виды проспекта Прогресса.

      Редактор Малюжкин стоял в отдалении, смотрел на перспективы в бинокль. Миша Стендаль записывал что-то в блокнот.

      Начстрой Слабенко уже сел и крепко положил локти на стол. Он был готов к бою.

      Музейная дама Финифлюкина смотрела ему в спину пронзительным взглядом, но пронзить его не могла.

      – Начнем? – спросил Белосельский.

      Начали рассаживаться. Разговаривали, кто-то даже пошутил. Происходило это от волнения. Предстояла борьба.

      «Живем в обстановке гласности, – подумал Удалов. – Вроде бы научились демократии, пожинаем плоды. А силы прошлого не сдаются».

      Сила прошлого в лице главного архитектора Оболенского получила слово, взяла в руку указку из самшита и подошла к стене.

      Оболенский любил и умел выступать. Но сначала спросил:

      – Может, закроем окна? Мы ведь работать пришли, а не с общественностью спорить.

      – Ничего, – ответил Белосельский. – Нам не впервой. Чего нам народа бояться?

      Часть толпы роилась за окнами. Шмелями жужжали винты, прикрепленные к наспинным ранцам. Эти летательные аппаратики, что продавались в спортивном отделе универмага под названием «Дружок Карлсон», были изобретены Минцем по просьбе туристов для преодоления водных преград и оврагов. Были они слабенькие, но, как оказалось, полюбились народу. И не все использовали их в туристических целях. Некоторые школьники забирались с их помощью во фруктовые сады, некий Иваницкий выследил свою жену в объятиях Ландруса на третьем этаже, были и другие нарушения. Удалов с грустью подумал: насколько гениален его сосед по дому Лев Христофорович! Все подвластно ему – и химия, и физика. Но последствия его блестящих изобретений, как назло, непредсказуемы. Только вчера птеродактиль, выведенный методом ретрогенетики из петуха, искусал липкинского доберман-пинчера, который своим лаем мешал птеродактилю отдыхать на ветвях кедра. Хорошо еще, что не самого Липкина.