Улисс. Джеймс Джойс

мостом, проскакивая стремнины, там, где вода бурлила вокруг устоев, держа на восток, мимо судов и якорных цепей, между старым доком Таможни и набережной Короля Георга.

* * *

      Блондинка у Торнтона устилала дно плетеной корзинки хрустящей гофрированной бумагой. Буян Бойлан передал ей бутылку, завернутую в розовую бумажную салфетку, и небольшой флакон.

      – Первым делом вот это, – сказал он.

      – Да, сэр, – ответила блондинка, – а фрукты сверху.

      – Отлично, это будет победный мяч, – сказал Буян Бойлан.

      Красиво и бережно она уложила пузатые груши, попарно, хвостиками в разные стороны, и между ними спелые рдеющие стыдом персики.

      Буян Бойлан в новых рыжих штиблетах прохаживался по магазину, напитанному запахами плодов, трогал фрукты, сочные, молодые, изгибистые, и пухлые красные помидоры, подносил к носу, нюхал.

      Н. Е. L. Y. ’S., цепочка в белых цилиндрах, устало проследовали перед ним мимо Тэнджайр-лейн, влачась к цели.

      Внезапно он отвернулся от короба с земляникой, вытащил из кармашка золотые часы и поглядел на них, отставив руку на всю длину цепочки.

      – А вы их можете отправить трамваем? Прямо сейчас?

      Темноспиная фигура в пассаже Мерчентс-арк перебирала книги на лотке уличного торговца.

      – Конечно, сэр. Это в городе?

      – О да, – отвечал Буян Бойлан. – В десяти минутах езды.

      Блондинка подала карточку и карандаш.

      – Вы не напишете адрес, сэр?

      Буян Бойлан за конторкой написал адрес и вернул ей карточку.

      – Только пошлите сразу, договорились? – сказал он. – Это для больного.

      – Да, сэр. Я сделаю, сэр.

      Буян Бойлан весело позвякал деньгами в кармане брюк.

      – И на сколько вы меня разорили? – вопросил он.

      Тонкие пальчики блондинки пересчитали фрукты.

      Буян Бойлан заглянул ей за вырез блузки. Юная птичка. Он взял красную гвоздику из высокого бокала.

      – Идет мне? – спросил он фатовато.

      Блондинка взглянула искоса на него, выпрямилась с независимым видом, на его галстук, слегка съехавший набок, зардевшись.

      – Да, сэр, – сказала она.

      Наклонившись, она снова пересчитала пузатые груши и зардевшиеся персики.

      Буян Бойлан заглянул ей за блузку еще более благосклонно, зажав в смеющихся зубах стебель с красным цветком.

      – Я скажу пару слов по вашему телефону, мисси? – спросил он развязно.

* * *

      – Ma![147] – сказал Альмидано Артифони.

      Через плечо Стивена он рассеянно взирал на шишковатый череп Голдсмита{871}.

      Медленно проехали два вагона с туристами, женщины сидели впереди, ухватившись за поручни. Бледнолицые. Руки мужчин без стеснения обвивали их щуплые талии. Они смотрели со стороны Тринити на глухой, весь в колоннах, портал Ирландского банка, где гургургулили голуби.

      – Anch’io ho avuto di queste idee, – говорил Альмидано Артифони, – quand’ ero giovine come Lei. Eppoi mi sono convinto che il mondo è una bestia. È peccato. Perchè la sua voce… sarebbe un cespite di rendita, via. Invece, Lei si sacrifica.

      – Sacrifizio incruento[148], –

147

Но! (ит.)

871

Череп Голдсмита и ниже каменная длань Граттана – о памятниках, стоящих друг против друга, первый – в ограде Колледжа Тринити, второй – перед зданием Ирландского банка. В духе эпизода, «длань Граттана» – каменная лишь по характеру жеста, памятник же – бронзовый.

148

У меня тоже были такие мысли… когда я был молод, как вы. Вдобавок, я считаю, мир это скот. Жаль. Потому что ваш голос… он бы мог быть источником дохода, смотрите. А вместо этого вы жертвуете собой. – Бескровная жертва (ит.).