Продается шкаф с любовником. Людмила Милевская

с легкой усмешкой поинтересовалась Далила, заранее зная ответ.

      Русский мужчина консервативен, он плохо следует моде содержать в чистоте свою душу, он не верит в психологов. Соответствуя русской традиции, он сам стрессы и топит, а не лечит последствия стрессов.

      Стрессы, правда, не тонут – тонет русский мужик.

      Однако это ему безразлично, потому что он пьян и доволен. А до того, что утром ждут его новые стрессы, нет ему дела. Он и новые стрессы будет топить.

      Далила много раз слышала от мужчин: «Зачем мне психолог? Я сам себе доктор. Рюмашку-другую накатишь, и все стрессы будто рукой сняло».

      – Почему вы не хотели обращаться к психоаналитику? – повторила она вопрос, ожидая традиционного ответа.

      – Да как-то неловко, – не обманул ее ожиданий Верховский. – Здоровый мужик, а словно девица должен вываливать проблемы на женщину.

      Далила напомнила:

      – Для вас я не женщина, я психолог.

      – Да хоть и психолог. Чем мне психолог поможет?

      Машеньку никто не вернет. Значит, и от боли никто меня не излечит.

      Далила спорить не стала, она дипломатично сменила тему.

      – Странно, – сказала она. – Вашу сестру, Наташу Замотаеву, я год уже знаю, но она никогда не упоминала о Маше.

      – А что тут странного? – удивился Верховский. – Гибель Машеньки всех потрясла. Несколько лет все жили в шоке. Наташа очухалась только тогда, когда Пашка на ней женился. Ей врачи строго-настрого запретили о Машеньке говорить. Даже думать о Маше запретили. Я, мужчина, и то не могу пережить это горе, а уж Наташа моя и подавно. Она сидит дома, без дела, одна. Я хоть на дела отвлекаюсь. В последние годы мой бизнес наладился, я за границу подался и вроде начал беду забывать, а в Питер вернулся и снова расклеился.

      – На что вы жалуетесь? – осторожно спросила Далила, не слишком рассчитывая на ответ.

      Верховский вздохнул, сделал длинную паузу и нехотя произнес:

      – Как тут скажешь? Нервы ни к черту, бессонница. Но если чудом засну, сны тогда мучают. Сон, впрочем, снится один и тот же. Его я вам уже пересказал.

      «Жуткий сон», – мысленно содрогнулась Далила и осторожно спросила:

      – Вы лечились?

      – У каких врачей только не был, – отмахнулся Верховский. – Никто не помог. Процедуры, таблетки меня не берут. Да и какие, к черту, таблетки, страдаю-то я от бессилия. Вылечусь, когда придушу гада своими руками. Эх, знать бы, кто он, Машин убийца, увидел бы в жизни смысл. А до тех пор, пока не узнаю, так и буду себя изводить.

      – У Маши были неприятности?

      – Неприятности?

      Верховский призадумался, а потом решительно сказал:

      – Нет.

      И опять призадумался:

      – Правда, незадолго до смерти с ней история вышла. Она в мелкой редакции подрабатывала, так, ради интереса, проба пера. Редактор ее попросил подыскать подешевле офис, старый они не тянули. Маша нашла, а офис оказался квартирой чужой. Мошенники Маше попались, обманули ее. Вот и все неприятности. Больше, кажется, не было. Не знаю, во всяком случае, я не замечал.

      – Но с чего вы взяли,