Женщины Цезаря. Колин Маккалоу

спросил Цезарь Габиния, когда они вместе покидали курию Гостилия.

      – Не сейчас, – весело ответил Габиний. – У меня и Гая Корнелия имеется кое-какое дело. Я знаю, обычно плебейский трибун начинает службу, совершив что-то выдающееся, но я считаю это плохой тактикой. Пусть сначала наши уважаемые будущие консулы Гай Пизон и Маний Ацилий Глабрион согреют курульные кресла своими задницами. Пусть они подумают, что Корнелий и я исчерпали репертуар. А уж потом я попытаюсь снова поднять эту тему.

      – Вероятно, это случится в январе или феврале.

      – Определенно не раньше января, – сказал Габиний.

      – Значит, Магн уже готов взяться за пиратов.

      – Он во всеоружии. Могу сказать тебе, Цезарь, что Рим не видел ничего подобного.

      – Тогда скорее бы наступил январь. – Цезарь помолчал, загадочно посмотрел на Габиния. – Магну никогда не удастся привлечь на свою сторону Гая Пизона, который ни на шаг не отходит от Катула и от boni. Глабрион более перспективен. Он так и не забыл, как с ним поступил Сулла.

      – Когда Сулла заставил его развестись с Эмилией Скаврой?

      – Именно. В будущем году он будет лишь младшим консулом, но если можно опереться хотя бы на одного консула, это уже неплохо.

      Габиний хихикнул:

      – Помпей кое-что придумал для нашего дорогого Глабриона.

      – Хорошо. Если ты сможешь разделить консулов будущего года, Габиний, ты далеко пойдешь.

      Цезарь и Сервилия вновь стали встречаться в конце октября, когда она возвратилась из Кум, и страсть их нисколько не остыла, влечение не ослабло. Время от времени Аврелия пыталась что-нибудь выведать об их связи, но Цезарь свел свои откровения к минимуму. Он ничем не выдавал матери, насколько это серьезно и сильно. Сервилия ему по-прежнему не нравилась, но это никак не влияло на их отношения, потому что симпатия здесь необязательна. Возможно даже, что симпатия отняла бы у их отношений что-то важное.

      – Я нравлюсь тебе? – спросил он Сервилию за день до того, как новые плебейские трибуны вступили в должность.

      Она по очереди давала ему груди и не отвечала, пока оба соска не стали твердыми и она не почувствовала, как тепло начинает стекать вниз по животу.

      – Мне никто не нравится, – сказала она, взбираясь на него. – Я или люблю, или ненавижу.

      – Так удобно?

      Поскольку чувство юмора ей было чуждо, она не отнесла его вопрос к их позе, но поняла его настоящее значение.

      – Я бы сказала, намного удобнее, чем чувствовать просто симпатию. Я заметила, что, когда люди нравятся друг другу, они становятся неспособными действовать так, как должны. Они, например, не могут говорить друг другу горькую правду – из страха причинить боль. А любовь и ненависть допускают эту горькую правду.

      – А ты сама хотела бы ее слышать? – спросил он, улыбаясь и лежа неподвижно.

      Разговор отвлекал ее. Кровь Сервилии кипела, она испытывала потребность ощущать его движение.

      – Почему ты не заткнешься и не продолжишь, Цезарь?

      – Потому что я хочу сказать