Доброключения и рассуждения Луция Катина (адаптирована под iPad). Борис Акунин

а из другого холодную. Смешиваясь, они быстро заполняли фарфоровый резервуар в виде огромной кувшинки.

      – Как устроен сей канализатор? – спросил Катин, трогая витые краны. – В подвале, верно, расположен нагреватель? И конечно же, насос?

      – Понятия о том не имею, – ответствовала владелица чуда, бросая в ванну какие-то зерна, моментально превращавшиеся в мыльную пену. – Залезай скорее. Жаль, если такой марципан заболеет простудной лихорадкой.

      Едва она вышла, Луций с наслаждением опустился в теплую, ароматную купель. Средь мыльных кружев он чувствовал себя парящим на высоконебесных облаках. Сколь неравномерна и причудлива экзистенция, думал лиценциат, блаженно смежив веки. Она то выкидывает человека нагого в хладную пустыню, то, сменив гнев на милость, нежит ласканиями, однако истинный философ не устрашится аскез и не прельстится сибаритствами.

      – Согрелся? – услышал он знакомый голос.

      Сверху с улыбкой на него взирала та, которой он был обязан своим блаженством. Дама успела переоблачиться в златоалый китайский халат и снять накладную куафюру. Ее собственные русые волосы были покрыты шелковой сеткой.

      – Позвольте, сударыня, узнать имя той, кто заботится обо мне приязненней родной матери? – спросил Катин.

      Лицо дамы впервые омрачилось сердитой гримасой.

      – Да ты дерзец! Какой еще матери? Ну-ка, сдвинься!

      Халат с шелестом соскользнул на пол, и хозяйка предстала перед обомлевшим молодым человеком в совершенной натуральности. Перенеся полную, румяную ногу через край ванны, фея с плеском погрузилась в воду.

      – Зови меня пока Маврой Егоровной, а я тебя нареку Королевичем. Вот и корона.

      С этими словами она водрузила ему на макушку большой ком пены, потом притянула к себе Луция и стала целовать.

      – Можешь называть меня Маврушей, – позволила она много позже, уже в опочивальне, средь растерзанных перин. – Испытание ты выдержал славно. Не лиценциат ты, а действительный академик. Будет о чем поведать матушке. Она до таких рассказов охоча.

      Опершись на локоть, фея с умилением погладила сонного Луция по голове.

      – Истинно говорят: наилучшие из красавцев те, кто не ведает о своей красе иль не удостаивает ее внимания. – Вздохнула. – Ладно, ступай, тебя проводят. На нынче с меня хватит. Я уж не такая сластена, как прежде. А спать я люблю одна.

      Будучи ведом молчаливым, важным лакеем по коридорному лабиринту, Луций укорялся тем, что так быстро нарушил обет относиться к женщинам только как к сестрам. С другой стороны, для сестры Мавра Егоровна («Маврушей» он не посмел назвать ее даже мысленно) старовата. А и какой был выбор? Еще древний мудрец сказал: «Нет хуже греха, чем оскорбить того, кто сделал тебе благо». Льзя ль было обидеть добросердечную хозяйку отвержением ее перезрелых ласк? Он заслужил бы тем имя чернейшего из неблагодарных.

      Мысль была утешительная, усталое тело требовало отдыха. Наш герой рухнул на подушки, рассудив, что додумает обо всем этом завтра. Утро вечера мудренее.

*