Доброключения и рассуждения Луция Катина (адаптирована под iPad). Борис Акунин

извинить мою неучтивость, вдвойне непростительную после услуги, которую вы мне оказали, и не стану оспаривать вашей проницательности – ваша догадка верна. Но я предпочту замерзнуть под забором, нежели предать оглашению имя той, кто счел меня достойным своей благосклонности.

      – Обрел глас. И сколь складно излагает! – Дама глядела на молодого человека с живейшей симпатией. – Не хочешь говорить про свою метрессу – не надо. Ты сам-то кто? Из каких?

      – Академический лиценциат Луций Катин.

      Эта презентация повергла допросительницу в неудержимый хохот.

      – Лиценциат… академический! – насилу выговорила она. – Ах, будет что матушке рассказать!

      Эти слова Луция удивили. В почтенном возрасте, к какому принадлежала незнакомка, мало кто сохраняет доверенные отношения с матерью. Сколь похвально дочернее постоянство в немолодые годы!

      – А, приехали, – сказала примерная дочь, глянув в окно.

      Карета въезжала в ограду некоего дворца, наполовину покрытого строительными лесами. Подступы к стенам были освещены огнями, пылавшими в смоляных бочках. Это же новый палац государыни императрицы, называемый «зимним», понял Катин, вглядевшись.

      – Чья карета? – крикнул зычный голос.

      – Ослеп? – ответил с облучка кучер.

      Скрипнул шлагбаум. Карета покатилась дальше.

      – Куда вы меня привезли? – в беспокойстве вскричал молодой человек. – Ведь это резиденция ее величества!

      – Я и говорю: будет чем повеселить матушку-государыню. Ты, дружок, покамест тут посиди. За тобою пришлют, коли Лизавета Петровна захочет на тебя полюбоваться.

      – Как можно! Я не одет!

      Смешливая дама снова фыркнула.

      – Одетых кавалеров она во дворце видит много…

      Распахнули дверь, спустили лесенку.

      Перед тем как выйти, коварная спасительница приказала кому-то:

      – Этого запереть. Глядите, чтоб не сбежал.

      Через открытую дверь послышалась разухабистая музыка. Во дворце заливались гудошники, стучали ложечники, звенели бубны.

      Охваченный паникой лиценциат попытался придать себе сколь можно пристойный вид, но не слишком в том преуспел. Из невеликой шубы соорудил подобие юбки, связав рукава на чреслах. На плечи накинул поднятый с пола коврик. Я похож на лапландского самоеда, уныло сказал себе Луций. И поделом мне. Предстать пред очами всероссийской самодержицы в сем шутовском наряде – справедливая кара за флогистонову распущенность. И вновь, теперь уже твердо, с призванием в свидетели Фатума, дал зарок никогда более не смотреть на женский пол иначе как глазами брата.

      Еще некоторое время Катин терзался предстоящим срамом, но никто из дворца за ним не приходил, в печке уютно потрескивал уголь, за окошками густо синела ночь, и на смену тревоге явилось философическое спокойствие. Что будет, то и будет, а трепетать по поводу неотвратимого – глупость, сказал себе наш герой. Потом устроился на сиденье с ногами, немного поворочался и скоро уснул.

* * *

      Пробудило