Чувства и вещи. Евгений Михайлович Богат

должен был стать и внук – он учился в мединституте, тоже по настоянию бабушки, хотя к моменту описываемых нами событий оттуда ушел.

      Итак, когда умерла бабушка, осталось наследство, которое старые романисты живописали бы достаточно подробно и выпукло. Живописали, чтобы потом энергически перейти к сути дела – имущественному конфликту. Последуем и мы по этому хорошо освоенному литературой пути.

      Единственным законным наследником бабушки был ее сын, к нему все и перешло. Через два месяца умирает и он. Теперь по юридическим нормам наследство делилось на две части: одну должен был получить внук, вторую – вдова его покойного родителя. И тут внук делает ход, после которого, если бы это разыгрывалось не в жизни, а на шахматной доске, комментаторы поставили бы восклицание. Тотчас же после похорон родителя он обращается в суд с исковым заявлением, в котором, в обеспечение своей законной половины, дабы она не была разбазарена, настаивает на аресте имущества целиком.

      Искушенные в имущественных конфликтах судьи и судебные исполнители отлично понимали, что это лишь начало, завязка хитроумной комбинации, и ожидали очередного хода. Внук не заставил ожидать себя долго. В создавшейся четкой юридической ситуации он мог получить наследство целиком, полностью, безраздельно лишь при одном условии – если бы удалось расторгнуть посмертно семейные узы, соединявшие долгие годы покойного родителя с его второй женой, объявить эти узы юридически недействительными. Тогда вдова автоматически выбывала из игры, и сын оставался единственным господином положения и имущества.

      Но каким образом доказать, когда муж уже похоронен, что жена на самом деле не жена (а стало быть, и не наследница)? Возможно ли это?

      Возможно, если удастся доказать, что семейные узы с ней заключены душевнобольным (на юридическом языке «недееспособным», а на языке обыденном – безумным человеком), который не ведал, что делал, что творил – женился или нанимал секретаря-стенографистку.

      И вот в суд поступает новое исковое заявление. Суконным языком подобных документов в нем излагается то, что, видимо, бессилен выразить язык даже гомеровских и библейских песнопений: безумен мой родитель – установите и докажите это посмертно!

      Теперь, когда после двух солиднейших (посмертных!) судебно-психиатрических экспертиз, бесчисленных судебных разбирательств, допросов, исков и ходатайств дело это закончено, первое, что удивляет, – убежденность внука, будущего врача, в том, что объявить человека сумасшедшим (тем более посмертно) – дело, в сущности, несложное, пустое, стоит лишь постараться и соблюсти известные, но, увы, необходимые формальности. Но и надо отдать должное внуку, – когда ситуация резко осложнилась и он понял, что без веских доказательств суд не вынесет нужного ему решения, он в поисках этих доказательств не остановился ни перед чем. Постепенно отвага неведения игрока-авантюриста уступала место осмотрительной тактике целеустремленного борца за материальные