Кивни, и изумишься! Книга 2. Сергей Попадюк

старой «снотворной» шубкой; только по шубке и можно было догадаться, что ей плохо. Никого не беспокоила, не привлекала к себе внимания. Но все, кто хоть раз побывал в нашем доме, наибольшее впечатление получали от бабушки и постоянно потом о ней вспоминали. Дивились простым, неизвестным нам присказкам, донесенным ею из какого-то другого мира, чистого и благородного, ироническим цитатам из Надсона, который когда-то, в гимназии, в ссылке, был бабушкиным кумиром, – в сочетании с интересом к жизни и проницательной отзывчивостью на все, что происходило вокруг. Всех поражали эта ясность и твердость духа, живой ум, юмор, лучистая улыбка – ровное, теплое свечение мудрости и доброты, которое озаряло наш дом.

      Боль утраты с тех пор, конечно, притупилась (мама долго потом стонала по ночам), но ощущение образовавшейся пустоты не проходит и даже усиливается с годами.

* * *

      9.05.1984. Выйдя с улицы Гарибальди на Профсоюзную, я неожиданно стал свидетелем ритуального бега юношей и девушек, проще говоря – праздничной эстафеты старшеклассников.

      Сначала я остановился у шеренги девушек и дождался, когда снизу, от площади, прибежала первая партия и настала их очередь бежать. Но стартовали они неинтересно: по-видимому, страсти еще не разгорелись. Затем, спускаясь по Профсоюзной, я сообразил, что могу еще посмотреть завершающий этап эстафеты, которая должна была вернуться по другой стороне улицы. Я остановился у шеренги юношей – она была последней перед финишем.

      В старших классах мальчишки развиваются неравномерно: одни остаются совершенными мальчишками, другие выглядят уже вполне сложившимися мужчинами. Были и настоящие юные атлеты. В ожидании старта все они переминались, прохаживались, перекликались и пересмеивались. Особого предстартового волнения я что-то не заметил. Казалось, что предстоящий забег совсем их не касается. Но, когда дошло до дела, всё враз переменилось.

      Растянувшиеся в беге девчонки поодиночке прибегали со стороны «Новых Черемушек», обессиленные, задыхающиеся, успевающие выкрикнуть одно только слово: «Давай!..» – и мальчишки, приняв эстафету, один за другим резко брали с места и мощно, со страстью, устремлялись вдогонку друг за другом. Это страстное стремление во что бы то ни стало сохранить или вырвать победу, это самозабвение и командная солидарность, разыгравшаяся не на шутку борьба мгновенно взвинтили меня; я не знал, куда смотреть, даже, кажется, подвывал от восторга. При всем моем презрении к спорту… Да здесь и не пахло спортом – профессионализмом самовлюбленных гладиаторов. Здесь была чистая непосредственность, радостная, бескорыстная самоотдача юных сил, верность товариществу.

      Одна девочка, передав из последних сил эстафету, упала прямо к моим ногам. Я помог ей подняться и отвел в сторону, приговаривая: «Молодчина! Хорошо бежала. Так и надо…» – а затем поскорее вернулся на свое место.

      Да, тут было, на что посмотреть!

* * *

      27.05.1984. Сколько раз, приезжая в Ленинград и сходя ранним утром с поезда, я намеревался