Записки феминиста. О женщинах и не только, с любовью и улыбкой. Александр Зантович

на исходную.

      Я был удивлен и озадачен этой мимолетной и угловатой встречей. Между тем, как живу я, и тем, как живет она, – пропасть. Социальная, материальная, моральная, если угодно. Я был ошарашен тем, что люди, которые попадают в милицейскую статистику, существуют так близко.

      Просто человек родился немного не в том городе. Слегка не в той семье. А может, связался не с той компанией.

      Где-то судьба его сделала поворот. И он попал в другой мир. Как у Нила Геймана. Мы живем в Верхнем Минске. Среди офисных зданий, автомобилей, ресторанов и театров. А они в Нижнем Минске. Там, где бомжи, наркотики, крысы и грязь.

      Я езжу на дачу все лето. Одной и той же дорогой. Но больше я не видел ее ни разу.

      Завещание барона Мюнхгаузена

      Недавно ко мне на собеседование пришел один товарищ. Смотрю на него и не могу понять, чем он мне не нравится. И опыт работы вроде есть. И желание. И увлеченный. Но не нравится, и все тут!

      А потом понял – слишком серьезный. Сидит, рассказывает, как ему нравится то, чем он занимается, а у самого лицо – будто умер близкий родственник.

      Я его и так и эдак – непрошибаемый.

      Как хотите, а для меня чувство юмора – это основной показатель наличия интеллекта.

      Знать можно много, но многознание – еще не признак ума.

      Я представил, как он будет сидеть за соседним столом, занудствовать, – аж передернуло. Хорошо сам отказался.

      Вообще, чувство юмора когда-то было выработано белорусами как инстинкт самосохранения. Если ко всему, что происходит, относиться серьезно, через месяц сляжешь с неврозом.

      Улыбаться и смеяться – страшно полезно. Говорят, минута смеха заменяет стакан сметаны. Прекрасная аналогия, хоть и не совсем прямая. Будь это действительно так, я бы в школе набирал за каждый урок английского языка килограмма по три.

      Генриетта Владиславовна – прекрасный педагог и незабвенная личность. Ей было, видимо, лет семьдесят, когда она учила нас, оболтусов. Бабушка обладала совершенно резиновым лицом. Оно принимало тысячу разных форм. Когда ей что-то становилось интересно, она жевала очки. А когда сильно нравилось, как ученик отвечает, могла засунуть в рот пару пальцев. Вкупе с ее гипертрофированным британским акцентом («Ийиуэрап»—это Europe) смотреть на нее без смеха было совершенно невозможно.

      Каюсь, прекрасной души была человек. Но мы ржали до боли в скулах. Пару раз я не мог у доски сказать ни слова. Не потому что не знал урок. Просто от смеха рта не мог открыть.

      Продолжая тему о пользе смеха, вспоминается еще один случай из моего розового детства. Однокласснику вырезали аппендикс. Мы приехали в больницу навестить.

      Смеяться ему нельзя было категорически. А мы привезли Матюкарий – англо-русский и русско-английский словарь ненормативной лексики.

      Думаю, все знают, что смешнее всего тогда, когда смеяться категорически нельзя. На нашего товарища было страшно смотреть. Он был красный как рак, а из глаз лились слезы. От боли и смеха одновременно. Швы не разошлись каким-то чудом.

      Не секрет, что с годами у нас привычка смеяться и даже улыбаться проходит.

      Как