Большое Сердце. Жан-Кристоф Руфен

а главное, с богатым приданым Масэ, создавали мне лестную репутацию обеспеченного молодого человека. На пороге зрелости я был высоким и худощавым, я старательно выпячивал грудь, чтобы компенсировать природный недостаток, однако Масэ он вовсе не казался отвратительным. Появляясь на людях, я старался всегда выглядеть элегантно. В глубине двора я открыл меняльную контору, где имелся специальный кофр для хранения ценностей. У меня спрашивали совета в лучших домах города. Многие аристократы были со мной весьма почтительны, более никто не смел обращаться со мной неуважительно.

      Я со всем тщанием исполнял свой христианский долг, хотя для меня это было всего лишь общепринятым ритуалом. Сложно сказать, когда я утратил веру в Господа. Во время нашей эскапады при осаде Буржа я и впрямь взывал к высшей силе, но для меня она не совпадала с привычным образом Христа или Бога Отца. Мне казалось, что с этой незримой силой можно связываться лишь доступными немногим особыми средствами, которые трудно описать. Ведь невозможно, к примеру, чтобы какой-нибудь осел вроде напыщенного хвастуна Элуа мог общаться с Богом, имея о Нем лишь смутное представление! Правда, каждое воскресное утро этот тип в белом, слишком тесном для него стихаре увивался вокруг священников в соборе, преклоняя колени куда чаще, чем этого требовала литургия.

      Куда сильнее меня трогала набожность Масэ, хотя и не убеждала. Я наблюдал, как она проводит долгие часы в молитвенной позе, склонив голову и опустившись на колени. Но изображения, перед которыми она молилась, и в особенности раскрашенная гипсовая фигурка Мадонны, отлитая по образцу статуи из Сент-Шапель, были чисто земными и притом безжизненными, несмотря на талант художников.

      Мне было совершенно ясно, что Масэ, несмотря на свои усилия, не в состоянии таким образом установить контакт с высшими силами, повелевающими нашим миром. Однако, беседуя с ней, я узнавал ту присущую мечтателям независимость, тот умело выпестованный инстинкт, который дается благодаря общению с реальностью незримой, с силами сверхъестественными.

      Эти годы не оставили по себе подробных воспоминаний. В моей памяти они образуют нечто цельное, слитое из радости и обыденной рутины, взятых поровну. Рождались и подрастали дети. Дом был полной чашей. Я честно трудился; круг моих дел был практически ограничен нашим городом и его окрестностями. Долетавшие до Буржа вести заставляли каждый божий день благодарить судьбу за то, что нас миновали тяготы войны, голод и чума. До нас доносилось глухое эхо сражений короля Карла с Англичанином[5], который в Париже предъявил права на французский престол. Граница между двумя частями королевства пролегала по Луаре и прилегающим к ней землям. Порой казалось, что мир уже не за горами, но пока мы свыкались с этой мыслью, то здесь, то там вновь вспыхивали вооруженные столкновения.

      Откровенно говоря, положение становилось все хуже и хуже. Я со своей меняльной конторой, крошечным состоянием и разросшимся

5

Речь идет об английском короле Генрихе Пятом (1386–1422).