Оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции. Аркадий Недель

Манифест – единственный жанр, где можно вынести самим текстом вовне объяснение (почему? зачем? каким образом?) в форме всякого рода предисловий и пояснений читателю. Безусловно, манифест еще не сама философия, у меня и в мыслях не было из него делать – начинать – философию. Цель иная и вполне прагматическая – заставить думать. Современный человек разучивается думать с такой невероятной скоростью, что еще одно поколение такого немыслия, и при слове «мировая культура» браться за пистолет будет уже незачем.

      А.А. Не лучше ли в разговоре о мировой культуре, если уж на то пошло, следовать за Гегелем, для которого она форма саморазвития абсолютного духа, точнее – мышления? Причем мышления, повторяю, системного, где система выстраивается из него самого, плетется в виде спекулятивной паутины.

      А.Н. Ваша аргументация в пользу «мышления» у Гегеля исходит из Вашего вчитывания в текст Гегеля мысли XX века. Подчеркну: XX-го, в первую очередь сюда относятся Ваши хайдеггерианские интерпретации.

      А.А. Мышление в смысле Хайдеггера прямо противоположно гегелевскому пониманию мышления как логики развертывающегося понятия (бытие, бытие-становление, бытие-качество…) Хайдеггер же останавливается в начале и делает Schritt zurück.

      А.Н. Хайдеггер и впрямь занимался мыслью, но его мысль – на этом настаиваю – это выпущенная торпеда именно по Гуссерлю. «Бытие и время» – это анти-«Идеи 1», онтологический термидор. Ничего более антифеноменологического сделано не было – ни до, ни после. Приписывать Хайдеггера к феноменологии могут либо первокурсники, либо поросль бездарных университетских профессоров, которые зарабатывают на нем свой хлеб (и эти придурки ругали Советскую власть за идеологизм!). Кажется, с этим покончили даже в Германии. Сам же Гуссерль ужаснулся, когда прочел сочинение своего ассистента. Скажу Вам больше: Виктор Фариас прав: не будь истории с ректорством, осталось бы «Бытие и время» чем-нибудь вроде «Духа против души» Клагеса (скажите плохая книга!?) или еще двух-трех десятков вполне по-немецки добротных «самосознанческих» трактатов.

      А.А. Чего бы стоила философия, если бы должна была меняться каждый раз, как ученые что-нибудь откроют, пусть и фундаментальное. Что открывают «фундаментальные открытия» из самих них не открывается. Сначала надо было Декарту спекулятивно придумать res extensa, а уж потом Ньютону легко формулировать принцип инерции прямолинейного равномерного движения, заключающий в себе бесконечное пространство-время. Галилей же его так и не сформулировал.

      А.Н. Никогда я не говорил, что философия должна «меняться» таким образом. Речь лишь о том, что философы должны быть в курсе фундаментальных открытий в науках. И дело не в открытии как таковом, а в том, что в любом открытии в физике или антропологии есть философский аспект, ибо открытие есть философское действие.

      Сомнительно, чтобы Декарт «спекулятивно придумал» res extensa; дебаты на эту тему велись со времен Аристотеля. Автор, который больше всего в этом повлиял на Декарта, был, конечно, Франсиско