Алиса в Зазеркалье. Льюис Кэрролл

      Моё дитя с безоблачным челом,

      В твоих глазах – мечта и ожиданье…

      Проходит жизнь: мы врозь с тобой живём,

      Нам никогда не суждено свиданье.

      Но всё ж с улыбкой дар мой примешь ты:

      Волшебной сказки лёгкие мечты.

      Не для меня твой серебристый смех,

      Твоей улыбки солнечной сиянье,

      Не обо мне среди любимых всех

      В грядущих днях твоё воспоминанье.

      Довольно мне, что нынче ловишь ты

      Волшебной сказки лёгкие мечты.

      Ту сказку я сложил в былые дни,

      Как лепестки цветов её я бросил.

      В июльский вечер на реке в тени

      Её сложил я в лад ударам вёсел.

      Я слышу плеск их… вижу тот закат,

      Хоть годы мне давно забыть велят.

      Но слушай же!.. Пока суровый зов

      Последней вести с горькою тоскою

      Не оторвёт от солнца и цветов

      Печальную тебя, позвав к покою,

      Мы – вечно дети: мысль для нас страшна,

      Что наконец настанет время сна.

      Там, за окном, мороз трещит сильней

      И плачет стон безумной вьюги снежной.

      Здесь – в камельке горячий жар углей

      И детский мир, уютно безмятежный.

      Отдавшись сказке яркой и живой,

      Ты не услышишь бури страшный вой.

      Пусть лёгкий вздох в той сказке иногда

      И задрожит неуловимо где-то,

      О «летних днях, ушедших без следа»,

      О красоте исчезнувшего лета:

      Он не смутит дыханьем темноты

      Волшебной сказки лёгкие мечты.

      Глава первая

      Дом в зеркале

      Одно уж точно верно: белый котёнок тут ни при чём. Это была всецело вина котёнка чёрного, потому что все последние пятнадцать минут белый котёнок был занят: старая кошка умывала ему мордочку – и, надо сказать, он вёл себя при этом довольно хорошо. Так что сами видите: белый котёнок никак не мог быть замешан в этом преступлении.

      Дина умывала своих котят так: сначала хватала бедняжку одной лапой за ухо, придерживая голову, а другой лапой принималась растирать мордочку, да ещё против шёрстки, от носа вверх. Как раз сейчас она занималась белым котёнком, который, на удивление, лежал смирно и даже будто мурлыкал. Конечно, он чувствовал, что всё это делается для его же блага.

      Но туалет чёрного котёнка закончился раньше, и когда Алиса, свернувшись калачиком в большом кресле, то ли разговаривала сама с собой, то ли дремала, он затеял игру с мотком шерсти, который был у неё в руках. Чёрный катал его взад-вперёд по комнате, пока нитки не размотались. Теперь они кучей лежали на коврике перед камином – целое море шерсти, а посреди этого безобразия котёнок как ни в чём не бывало гонялся за собственным хвостом.

      – Ах ты, гадкая, гадкая киска! – воскликнула Алиса и, схватив безобразника, поцеловала, чтобы он понял, что на него сердятся. – Право, Дине не мешало бы научить тебя вести себя приличнее. Ты должна это сделать, Дина. Да ты и сама это знаешь. – Алиса с упрёком поглядела на старую кошку, говоря нарочито сердитым голосом, какой только сумела изобразить.

      Потом она опять взобралась в кресло, взяв с собой котёнка и моток, и начала наматывать шерсть на бумажку, но дело шло медленно, потому что она всё время разговаривала то с котёнком, то сама с собой. Китти же солидно сидела у неё на коленях и усиленно притворялась, будто ей страшно интересно наблюдать, как наматывается нить. Иногда она даже протягивала лапку и дотрагивалась до клубка, словно хотела показать, что с удовольствием помогала бы Алисе, но не знает как.

      – Ты знаешь, что будет завтра, Китти? – начала Алиса. – Наверняка догадалась бы, если бы сидела со мной на окошке. Только ведь Дина умывала тебя в это время… Я видела, как мальчики таскали хворост для костра, а ведь его нужно очень много. Вот собирали они его, собирали, пока не стало очень холодно и не пошёл такой снег, что им пришлось бросить. Но ничего: думаю, завтра мы всё же увидим костёр.

      Тут Алиса трижды обернула шерстяной ниткой шею котёнка – просто посмотреть, хорошо ли ему, – но это привело к маленькой неприятности: клубок скатился на пол, и несколько метров шерсти опять распустилось.

      Когда шерсть была вновь смотана и они опять уселись со всеми удобствами в кресле, Алиса недовольно сказала:

      – Я очень рассердилась на тебя, так что чуть было не открыла окно и не вышвырнула на снег. И ты этого вполне заслужила – такая гадкая и скверная. Ну, что скажешь? Молчишь? Тогда я