Жиган. Сергей Зверев

2

      Он очнулся от холода. Странно, однако именно это ощущение было первым, которое проникло в его сознание.

      Боль появилась потом. Но, овладев его телом, она уже не отпускала. Так и напоминали они о себе – одновpеменно боль и холод.

      Открыв глаза, он увидел перед собой грязную серую плоскость потолка. Плохо выбеленная, в грязных разводах влаги, плита словно дышала, то приближаясь, то отдаляясь. Потом она начала медленно вращаться. Он понял, что это было головокружение.

      Ощущение было словно после контузии – звон в ушах, головокружение, тошнота подкатывала к горлу. Он снова закрыл глаза, но стало еще хуже.

      Лучше было бы сразу попасть на тот свет – там хоть тепло. Он снова открыл глаза, чуть приподнял голову, лежавшую на подушке, и глянул по сторонам. На большее сил у него не хватило.

      – Ты смотри, очухался, – раздался тонкий, почти детский голос.

      Следом за ним прозвучал другой, ниже и грубее:

      – А я думал, он коньки откинет.

      Теперь Панфилов понял, почему ему холодно. Его босые ноги торчали из-под тонкого солдатского одеяла. Посиневшие пальцы с отросшими ногтями казались неестественно большими. Он шевельнул ногами, пытаясь спрятать пятки под одеялом.

      – Замерз, – снова прокомментировал тонкий голос.

      – Ничего, – отозвался другой, – не помрет. Слышь, ты, чмошник, живой?

      Скривившись от боли, Константин повернул голову. Он лежал в довольно просторной комнате с выкрашенными бледно-зеленой краской стенами, большим окном со стороны головы и единственной лампочкой под потолком.

      Комната была начисто лишена мебели, если только не считать двух кроватей с жесткой панцирной сеткой. На одной из них лежал Панфилов.

      Снизу панцирную сетку прикрывала серая простыня, сверху темно-коричневое одеяло толщиной в газетный лист. Неудивительно, что он замерз. В комнате едва ли было теплее, чем в морге.

      Повернув голову, Константин почувствовал, что она плотно забинтована.

      На панцирной сетке без белья, расположенной у противоположной стены, сидели, небрежно развалясь, двое солдат. Они были в расстегнутых на груди шинелях с малиновыми погонами. Их шапки лежали рядом. Один, с погонами без лычек, выглядел совсем юнцом. Похоже, его лицо еще не знало бритвы.

      Второй, с лычками младшего сержанта, лениво пнул рядового ногой.

      – Иди, Соломатин, глянь, что с ним.

      Молодой неохотно поднялся, подошел к Панфилову и, наклонившись, заглянул ему в глаза.

      – Точно, живой, – сказал он сержанту, а потом обратился к Константину: – Слышишь что-нибудь?

      Панфилов едва заметно шевельнул головой.

      – Порядок, – обрадованно закрутил головой рядовой Соломатин, – можно докладывать.

      – Я тебе покажу докладывать, – беззлобно пробурчал сержант. – В наряд захотел?

      – А за что в наряд-то?

      – Первый день замужем? Если не в наряд, то в караул. У тебя сейчас зимняя форма одежды есть? Есть. Тут тепло, светло и мухи не кусают. Сиди, не рыпайся. А будешь пеpед начальством