Флиртаника всерьез. Анна Берсенева

щеке, горящей, как весь он горел сейчас.

      – Это не странное чувство, – шепнул Глеб в уголок ее губ. – Я вас люблю. – Он почувствовал, как она вздрогнула, и повторил: – Люблю. Я не знал, как же это вообще понимают, а оказывается, очень просто. Сразу.

      – Вам кажется, – шепнула она. – Это просто вечер такой. Нам с вами кажется.

      Но и это «нам с вами», и холодная ее рука, сжимающая его руку, – все спорило с ее словами.

      Она осторожно высвободилась из его объятий, и они молча пошли дальше по бульвару. У метро Глеб остановил машину, они с Ириной сели на заднее сиденье, она назвала свою улицу. Глебу казалось, невозможно быть ближе, чем это уже произошло, но в тесноте и полутьме машины близость между ними переменилась – стала какой-то осязаемой. И эта новая близость была так же сильна, как та, что ей предшествовала, и Глеб вздрагивал всем телом, целуя Ирину, теперь уже не легкими, едва ощутимыми касаниями губ, а долго, неотрывно, и она отвечала на его поцелуи, или даже не отвечала, а просто целовала его; они не разбирали, кто кому отвечает.

      Они вышли из машины возле трех высотных домов, просторно огороженных чугунной решеткой. Невозможно было поверить, что сейчас надо будет расстаться. Зачем надо, кому?!

      – Пожалуйста, идите, – сказала Ирина.

      – Мне не кажется! – проговорил Глеб; он расслышал в своем голосе отчаяние. – При чем здесь, такой вечер или другой? Мне ничего не кажется!

      – Пожалуйста, – повторила она. – Я не хочу на этом играть.

      И прежде чем он успел возразить, вообще сказать хоть что-нибудь, она вскинула руки ему на плечи, быстро поцеловала в еще горящие прежними, долгими поцелуями губы и торопливо пошла к калитке, рядом с которой стояла будка охранника. Глеб видел, как она входит в калитку, идет по неширокой дорожке к дому, приостанавливается… Он знал, почему она приостановилась. Ему так же хотелось, чтобы она обернулась, как хотелось этого ей. Но Ирина не обернулась – все ускоряя шаг, пошла дальше. В подъезд ближайшего к ограде дома она уже не вошла, а вбежала.

      С этим ничего нельзя было сделать. Глеб не знал, как называется сила, которая разлучает их так необъяснимо и безжалостно, но сделать ничего не мог. Он стиснул зубы и закрыл глаза. Надо было привыкнуть к своей беспомощности. Но он не хотел привыкать.

      Открыв глаза, он посмотрел на стену дома, в подъезде которого скрылась Ирина. Вечер был поздний, и стена светилась лишь редкими окнами. Он поднялся по ним взглядом, словно по лесенке, и увидел, как зажглось на каком-то высоком этаже, там, где стена уже сливалась с темным небом, еще одно окно. Конечно, кто угодно мог включить свет. Но Глеб знал, что свет в небе включила она.

      «Расстаться шутя? – подумал он с горечью. – Получается, можно».

      Он попытался обидеться на нее, но это у него не получилось. Обида была слишком мелким, слишком детским чувством, чтобы возникнуть в связи с нею.

      «Ничего не странное это чувство, – повторил он, как будто бы споря с нею. – Обыкновенная любовь. Ты разве не знаешь?»

      Наверное, любовь она знала к своему мужу, который ушел теперь