Сломанные тела. Андрей Руденко

вытаскивали из автомобиля.

      – Больно, уроды! Можно поаккуратнее?! – возмущенно зашипел Юрчик.

      Санитары, не обращая внимания на оскорбления, потащили Юру в одноэтажное здание без вывесок.

      В просторном зале стояло шесть цементных столов. На одном из них лежал в неестественной позе мотоциклист в защитном костюме и лопнувшем шлеме.

      – Вы зачем меня в морг привезли? Я же живой! – орал Юрчик, но на него по-прежнему никто не реагировал. – Вы чё, оглохли?! Алё, чуваки, везите меня в больницу! Кретины! Человеку плохо! Спасите! Люди, ау! Я тут, я живой!

      Санитары бросили Юру на цементный стол и, забрав свой брезент, ушли. Юрчик изо всех сил пытался встать или хотя бы сесть, поднять руку, пошевелить пальцем…

      – Охренеть, у меня, кажется, сломан позвоночник! О нет, только не это! Все думают, что я умер. Меня же так могут похоронить заживо! – с ужасом закричал Юрчик во все горло, а потом перепуганно застонал: – Мамочка!

      МАМА

      Узнав о смерти сына, Вера потеряла сознание.

      – Он ведь звонил мне перед самой смертью! – кричала она фельдшеру скорой, которую вызвали коллеги.

      – Я ведь могла его спасти! – рыдала она на плече своей сестры.

      – Это ты во всем виноват, – поцарапала она лицо бывшего мужа.

      – Господи, как ты мог это допустить, – требовала она ответа, распластавшись на полу перед старой иконкой Спасителя в спальне.

      – Церковь не отпевает самоубийц, – вздохнул отец Георгий, священник из местной церквушки, куда Вера раз в год приходила освящать пасхальные кулич, яйца и домашнюю колбасу.

      – Что же мне делать? – всхлипнула она. – Я хочу помочь сыночку…

      – Раньше об этом думать нужно было, – рассердился священник, и Вера расплакалась. – Ну, полно, успокойся, – сжалился он, глядя на почерневшую от горя женщину. – Сама молись.

      – Как?

      – Регулярно. Стала перед иконкой, свечку зажгла и помолилась: «Взыщи, Господи, погибшую душу раба. Твоего…» Как сына звали?

      – Юрий, – всхлипнула Вера.

      – «…Юрия, – продолжил отец Георгий, – аще возможно есть, помилуй. Неизследимы пути. Твои. Не постави мне в грех молитвы сей моей, но да будет святая воля. Твоя». И крестом себя осенила.

      – Я не запомнила, батюшка, – готова была снова расплакаться Вера.

      – Я тебе продиктую, а ты запишешь, – старый священник по-отечески поглядел на Веру. – И родственники могут за него молится, и друзья, и кто угодно. Чем больше, тем ему будет лучше.

      – Помолитесь за него, – попросила она с полными слез глазами.

      – Да помолюсь, куда ж мне деться, – недовольно пробурчал отец Георгий. – Но главное, запомни: за самоубийцу нельзя молится в храме, ни свечки ставить, ни молебны заказывать. Где хошь молись, но не в храме.

      – Почему? – мать достала из упаковки бумажную салфетку, приготовившись ее использовать.

      – Навредить ему можешь, – вздохнул