Сердце Арронтара. Две судьбы. Ника Соболева

ответа ребёнок зашмыгал носом и громко разревелся.

      Несколько секунд Грэй растерянно смотрел на Эдвина, который, заплакав, прижался ко мне и теперь комкал в кулачках ночную рубашку, а потом вдруг вновь начал возмущаться:

      – А ты куда смотрела, Ронни? Неужели не понимала, что утром я проснусь и, не обнаружив рядом сына, после недавних событий могу предположить самое худшее?! Тебе было так трудно отнести Эдди в постель, когда он уснул?!

      Я разозлилась. Ух, как я разозлилась!

      И вовсе не из-за слов Грэя – они были справедливы – а потому что Эдвин плакал! И мужчина, видя, что ребёнок расстроен, продолжал кричать, отчего Эдди плакал всё сильнее!

      Я вскочила с кровати и встала напротив Грэя. Если бы я могла, ткнула бы его в грудь пальцем, но руки были заняты – мой волчонок продолжал прижиматься и всхлипывать.

      – Не кричи! Расстроил ребёнка! Испугал! Ему и так ночью кошмар приснился, а ты! – я возмущённо вскинула голову, чтобы смотреть Грэю в глаза.

      Но вместо глаз посмотрела почему-то на нос – ноздри его раздувались, как у породистого скакуна.

      – Я не собираюсь потакать его капризам! В следующий раз он захочет пойти гулять, никого не предупредив, и пока вернётся, меня успеют трижды похоронить!!

      Грэй был прав, но от осознания этого я почему-то рассердилась ещё больше.

      – В четыре года?! Не мели чепухи!

      – Чепухи?! – мужчина сделал шаг вперёд и попытался отнять у меня рыдающего Эдвина. – Всё это идёт с детства, Рональда, и если не привить ребёнку понятие об ответственности за собственные поступки, через пару лет мы получим неуправляемое чудовище! Сразу видно, что у тебя никогда не было нормальной семьи, поэтому ты и…

      Меня кольнуло такой болью, что я непроизвольно разжала руки и выпустила Эдди. Грэй подхватил сына и обнял плачущего ребёнка, который уже, кажется, не соображал, из-за чего всё началось, но продолжал рыдать просто потому, что мы кричали…

      И мне было больно. Больно, потому что Грэй был прав – у меня действительно никогда не было нормальной семьи.

      Я прижала руки к груди и отвернулась, позволяя им уйти. И услышала, как мужчина, тяжело вздохнув, пошёл к двери, спустился по лестнице, что-то кому-то сказал…

      А я упала на постель и свернулась калачиком, как делала всегда, когда мне было больно, и закрыла лицо ладонями.

      Я не плакала. Зачем? Да и к чему слёзы, ведь Грэй не произнёс ничего нового. Ничегошеньки.

      Тогда почему так больно?

      Почему обычное и привычное причиняет такие страдания, если высказывается тем, кого ты ценишь, уважаешь и любишь?

      Камни, которые швырял в меня Джерард, всегда словно были крупнее и ударяли больнее. Презрительные взгляды отца заставляли сжиматься намного сильнее, чем взгляды остальных членов стаи. Злые слова мамы были обиднее всех других слов, сказанных посторонними оборотнями.

      Вот и сейчас…

      Да, Грэй, ты прав. И ничего нового. Но почему тогда так больно?

      Наверное, потому, что это сказал ты. Сказал, зная, что мне будет невыносимо это слышать – но всё равно сказал.

      Что-то мягкое коснулась плеча. Я дёрнулась,