Все было не так. Коди Кеплингер

просто историей.

      Я сидела, обдумывая его слова. Не знаю почему, но мне это никогда не приходило в голову. Он прав. Через пару месяцев мы втроем окончим школу. Когда это произошло, мы учились в девятом классе. А когда уедем, в нашей школе останутся лишь те ученики, что слышали эти истории, гуляющие по городу, новостям, застывшие в церкви. Ученики, которые знают об этой стрельбе ровно столько же, сколько и…

      Ты.

      А ты – и они – столько еще не знаешь. Многие истории смешались, перепутались или исказились. Я даже не знала, насколько.

      – Ага, – сказал Майлс. – Не могу понять, хорошо это или плохо.

      – Я тоже, – согласился Денни.

      Но я знала. Потому что мне становилось тошно от одной только мысли о том, что мы окончим эту школу, наши истории уедут вместе с нами, и коридоры наполнятся искаженными версиями того, что произошло в тот день.

      Майлс положил руку на мое плечо.

      – Ли, ты как? Выглядишь немного… Ты в порядке?

      Я кивнула, потому что боялась, что как только открою рот, меня стошнит.

      – Все дело в сегодняшнем дне, – сказал Денни. – В этот день всегда сложно.

      – Да, – согласился Майлс. – Всегда.

      Они были правы. Этот день всегда вызывал боль. И я была уверена, так будет всегда. Но, сидя здесь, я могла думать лишь о том, что Келли Гейнор, где бы она ни была, еще сложнее.

      И это моя вина.

      После стрельбы школа начала работать только в августе. Снаружи поджидало несколько съемочных групп, готовых запечатлеть наше возвращение, но не столько, сколько можно было бы ожидать. Прошло пять месяцев, и другие трагедии вытолкнули нашу школу из основного новостного цикла.

      Меня обрадовало отсутствие большого количества камер. Не хотелось видеть в новостях свою фотографию. Особенно в тот день, когда я даже не знала, смогу ли войти в здание без панической атаки. Это в считаные часы стало бы сенсационной новостью. «Выжившая в старшей школе округа Вирджил потеряла самообладание, вернувшись на место жестокой расправы». Я превратилась бы в бедную трагическую фигуру, которую еще несколько дней жалела бы страна. А я не нуждалась в чьей-то жалости.

      Как и не думала, что заслужила ее.

      Тем утром мама попросила подменить ее на работе. Мне кажется, в тот день многие из наших родителей взяли выходной. Все хотели впервые после случившегося подвезти в школу своих детей. Кто-то даже вошел с ними в здание, как в первый день в детском садике.

      – Я могу войти с тобой, – сказала мама, когда мы заехали на парковку. Мы смотрели, как в здание вошел выпускник, не отстающий от папы. – И могу остаться, если нужно.

      Я покачала головой.

      – Нет. Все хорошо.

      Как бы сильно я ни волновалась насчет того, что испугаюсь войти, я без тени сомнений понимала, что и мама не сможет с этим справиться. Иногда кажется, что случившееся в тот день затронуло ее больше меня. Это часто бесило меня в первые месяцы. Она словно брала на себя часть моей боли. Я понимала, что она не хотела этого. Понимала, что слишком строга к ней. Но временами